– Грудь болит? – вполголоса спрашивал Фердинанд.

– Всё болит, – шептал в ответ Кох. – Мне очень плохо, положите меня прямо тут. Я на земле полежу…

Аланд принял Коха на руки, как ребенка.

Кох с надеждой смотрел в глаза Аланда – неужели не сердится?

– Да, знаю, Вильгельм, жив – и на том спасибо. Черт с ней, с машиной, не машина и была, я знаю, что ты не столько пьян, сколько напуган. Сейчас ты заснешь, а проснешься здоровым. Не беспокойся, с тобой все нормально.

История с аэродромом сном так и не оказалась. Кох проснулся ослабшим, но острой боли он нигде не чувствовал, немного подташнивало, и при попытке поднять голову хотелось положить её снова на подушку.

Аланд улыбался, говорил о пустяках, заговаривал тяжелые мысли Коха. Кох не столько слушал, сколько смотрел на Аланда, и чувствовал, что тот знает абсолютно все, что с Кохом произошло. Конечно, его встреча со странным стариком, его детские сны и полет с Эрнстом – сродни сумасшествию. Аланд знает, что Кох сумасшедший. Что он сделает с Кохом? Отправит в дом скорби? Выгонит? Будет лечить? Фердинанд все-таки очень хороший доктор, он в первый же день понял, что Кох сумасшедший. Он распознал в Кохе склонность к безумию с первого взгляда. Что теперь делать? Почему это случилось с ним? Что он сделал не так? Что он будет делать теперь? Где-то в закрытых стенах сидеть и рисовать самолеты, вспоминая детские сны? Ясно, что к самолетам его не допустят и летчиком ему не стать, он бы и сам никогда не допустил безумца к полетам.

– Не мучай себя, – перебил поток его мыслей Аланд. – Ты просто мне сейчас все подобно расскажешь. Что смогу, объясню, никому другому о том, что с тобой произошло, говорить не нужно. Мог бы не рассказывать и мне, но я все знаю, ты абсолютно нормален, Вильгельм. Ты пережил состояние, которого прежде не было, ты потрясен, потому что столкнулся с чем-то новым в себе, ты не можешь себе все до конца объяснить, это один из феноменов твоего сознания, нормального, расширяющегося, сознания. Даже странно, что с тобой это так скоро случилось.

– Вы не прогоните меня и не отправите в лечебницу?

– Ты чувствуешь себя больным? Ты неадекватно воспринимаешь то, что с тобой сейчас происходит? Нервы твои напряжены, ты ослаб, но внутренний ожог и отравление – слишком тяжелые вещи для организма. Чтобы их залечить, потребуется время, я наказал злых шутников. Тебе придется немного побыть в стенах Корпуса, даже в университет ездить пока не будешь, поучишься здесь. Учиться полноценно и тому, что тебе действительно нужно, я тебе помогу.

– Вы знаете, кто был этот старик?

– Да, этого господина я хорошо знаю. Это Бенедикто, мой учитель и мой отец. Он давно покинул земной план и лет двадцать даже в духовных планах ко мне не наведывался. Интересно, что он пришел к тебе. Его не нужно бояться, ни твоему разуму, ни твоей душе он вреда не причинит, ему ты можешь доверять, но ни с кем никогда не говори об этом, и о том, что начало меняться в тебе, иначе тебе всё закроют. Это редкий дар, я не планировал еще года два-три даже начинать над ним работу в тебе, но Бенедикто счел, что ты готов, или он хотел удержать тебя от какого-то неверного шага. Второе легко предположить, если учесть, что он дал тебе пережить.

– Что со мной было?

– Твое сознание может совмещаться с сознанием другого человека и при этом не нарушать ни своей, ни чужой целостности. Этот дар требует от человека мощной духовной зрелости и кристальной чистоты, Вильгельм, просто так он никому не дается. Это не приглашение к шарлатанству, это тяжелый дар. Я бы не взвалил пока на твои плечи такой ноши, дал бы тебе стихийно почувствовать в себе его, медленно его осознать и примириться с ним. Почему Бенедикто поступил иначе – мне предстоит понять, но будь щепетилен и осторожен, когда подобное вмешательство приходит тебе на ум.