– Он как отец с тобой, и я с тобой как брат, объяснил бы мне кто почему. Он не виноват, что мы, как трехдневные слепые щенки, тычемся носами в собственную лужу. Он не над нами смеется, а просто потому, что ему в самом деле смешно это видеть. Но он же берет нас, не брезгует, отмывает, ставит на лапы, подводит к молоку – только нет, молоко на пол, и обратно, откуда вынули.
– Что мне делать, Фердинанд?
– На подарок его посмотри, это он тебе привез на день рождения.
– Что это? Телескоп?!
– У себя разберешь, потом установим. Мы в зал собирались, пойдём, пока я не засел за работу.
– Чем ты занимаешься?
– Медициной.
– Сколько тебе лет?
– Почти девятнадцать. Он мне про Корпус рассказывал, а тебя он сюда привел.
– Мне он ничего не рассказывал.
– Вильгельм, он прекрасно знает нам цену. Расскажет и тебе, когда поймет, что ты остался. Я не уверен, что тебе в жизни еще раз встретится такой человек, я до сих пор от счастья опомниться не могу, что он мой учитель, что он меня оставил при себе. Таких людей, как он, я не видел никогда. Если он в чем-то нам непонятен, то это потому, что у нас мозги недоразвиты.
– Что делать, Фердинанд?
– Делай то, что он говорит, про то, что ты хочешь летать, он не забудет.
– Фердинанд, ты слышал, как он Баха играет?
– Нет, но представляю. Говорю тебе: таких, как он, не бывает.
– Он сам меня выгонит.
– Он не выгонит. Если, как ты говоришь, ты все детство его видел в медитации, то ясно, что он всю жизнь тебя за уши тянет в духовные миры. Как он может тебя оставить? Это мы предатели, а не он. Я тоже не мистик, но у него иные отношения с материей, временем и пространством. Он знает, что ты подумал, как ты поступишь, как это может быть? Тебе не интересно это понять?
– Фердинанд, я люблю его, не могу тебе даже объяснить, что он для меня значит. Но мне стыдно перед ним, ни перед кем мне не было так стыдно.
– Может, нужно однажды устыдиться себя самого, Вильгельм, чтобы захотеть перемен?
Абель с Кохом провели весь день вместе не в силах наговориться и разойтись по своим комнатам. Аланд иронично посмотрел на оставшиеся чистыми листы на столе Абеля, на нетронутые, горой сваленные учебники Коха.
– Ты завтра едешь сдавать математику, Вильгельм?
– Да.
– Фортепианные упражнения, которые ты выучил без меня, ты мне так и не покажешь? – уточнил Аланд.
– Почему? Я готов.
– Хорошо, послушаем, Фердинанд? Телескоп установили? Ночь будет ясной.
– Господин Аланд…– смутился Кох. – Я не знаю, как вас благодарить…
– Рад, что тебе угодил, а ты угоди мне за роялем. Между прочим, Фердинанд, ты так и не начал музыкой заниматься.
– Мне скоро девятнадцать, поздновато.
– Мне скоро 330, и что? Фердинанд, музыка в Корпусе – обязательный предмет. Можешь не быть Ференцем Листом и Фридериком Шопеном – но ХТК отыграть было бы неплохо. Играй, Вильгельм, послушаем, что ты сделал самостоятельно. Я знаю, что ты хорошо поработал. Хочу, чтоб ты сам себя послушал и признал, что ты молодец.
Абель удивленно смотрел, слушал.
– Правда, что он раньше не играл?
– Правда.
– Пальцы какие точные.
– У тебя они, Фердинанд, не хуже. Иди, помоги ему с телескопом разобраться, я хочу один здесь побыть.
Абель с Кохом вышли, но у двойных дверей зала остановились, Аланд сел за рояль, играл он завораживающе.
– Он всегда такой? – спросил Кох.
– Какой?
– Он кипит энергией. Мне кажется, его тронешь – током ударит.
– Как правило, я таким его и вижу.
– Про 300 лет он хорошо пошутил…
Они отправились к Коху, скоро Аланд пришел туда. Глаза его поблёскивали, он потирал руки.
– Хорошо! – сообщил он. – Телескоп установили? Вильгельм, будешь глазеть на небо?