Кох потянулся рукой к его руке, незнакомец сам забрал его руку в свои.

– Что ты завелся из-за пустяка, Вильгельм? Это не то, из-за чего следует швыряться жизнью. Закрой глаза, я немного подсоберу тебя и поедешь со мной.

– Ты мой отец?

– Я твой учитель и этого достаточно. Ты будешь называть меня господин Аланд.

Он взял нож и просто вспорол повязку. Кох дернулся, но «господина Аланда» это не интересовало.

– Ты, Вильгельм, дурак, потрудись это запомнить. Повтори, чтобы я убедился.

– Я дурак, я очень ждал вас.

– Твоя комната наверху?

– Да.

– Спи, сейчас все улажу и увезу тебя.

– Если бы я знал, что вас только смертью можно вызвать, я бы давно снял со стены ружьё…

– Первое, что я сделаю, когда тебе станет лучше, выдеру тебя.

– А я поцелую вашу руку.

– Сомневаюсь. Огорчу тебя страшно, я бы и так тебя забрал, а вот сможешь ли ты теперь летать – это вопрос.

– Смогу. Это не смерть, а пара пустяков.

– Не пара пустяков. Я за ухо тебя держу вторые сутки, иначе бы ты давно летел в тартарары. Подумай, хочешь ли ты уехать от доброго отчима? Я не отчим, я из тебя всю твою глупость вытряхну, как пыль. Будешь вспоминать о беззаботном детстве.

Кох улыбался.

– А теперь спи.

Глава 4. Хроматическая фантазия и фуга

Кох очнулся в незнакомом месте – просторная комната, высокие потолки, высокие окна, красивые светлые занавески. Ночь, неяркий свет настольной лампы.

Кох совершенно не помнил, как он здесь оказался, наверное, его привезли сюда в глубоком беспамятстве, но никакой боли он не ощущал, плечом повел, неудобно, но не более того. Из соседней комнаты вышел Аланд, смотрит скептически, прячет иронию на дне глаз. Поднял Коху подушки, напустил на лицо строгости, самой строжайшей строгости на свете.

– Вильгельм, – заговорил он вполголоса, словно их кто-то подслушивал, – чтоб этого больше никогда, никогда не было, иначе я тебя знать не знаю.

Кох улыбался. Боже, как он любил этого человека. Сколько любви в его глазах, в его почти прогневанном голосе.

– Голова кружится?

– Нет.

– Медленно сядь. Теперь?

– И так нет.

– Обопрись на меня, попробуем встать. Как теперь?

– Всё в порядке.

– Хорошо. Мне с утра придется уехать, поживешь тут один. Не возражаешь?

– Нет, здесь очень спокойно.

– Книги на столе – это последний класс твоей гимназии, за две недели управишься?

– Конечно.

– Пойдем, напою тебя волшебным чаем, чтоб ты окончательно ожил. Потом сядем в медитацию, я должен убедиться, что ты останешься в безопасности.

– Это как?

– Что как? Чай пить как или в медитацию как?

– Про чай понятно, – улыбался Кох.

– Медитация – еще проще, это то, чем мы с тобой столько лет занимались.

– Так я все-таки умер?

– Вот привязался-то со своим «умер».

– Простите, но мне слишком хорошо.

– И что? Я тебе обещаю, что если ты по своей глупости умрешь, тебе будет куда хуже, я тебе такое устрою…

– Почему я вас так люблю?

– Потому что… я уже объяснил. Да, я тебя еще выдрать обещал, и любви твоей сразу поубавится. Набрось халат, иди, приведи себя в порядок, я чай заварю. Осторожнее, голова закружится – сразу сядь, прямо на пол и голову вниз.

За чаем Аланд распекал Коха в самых изощренных выражениях, а Кох ничего не мог с собой поделать – улыбался.

– Если бы я знал, что вы не только во сне, я бы давно ушел вас искать, – объяснялся в любви Кох.

– Интересно, куда?

– Где мы? В окне ничего не видно – только белые стены и деревья.

– Пока меня не будет, дальше этого белого забора, пожалуйста, ни ногой.

– Конечно, я от вас никуда не уйду, теперь мне не надо вас искать.

– Вильгельм, ты и в самом деле глуп настолько, что не понимаешь, что ты сидел у меня вот здесь постоянно? – он ткнул себя между бровей. – Я мог не укараулить тебя, мог не успеть выбить ружье, не успеть приехать, почему ты не доверял ни мне, ни себе? Ты за столько лет не понял, что я вижу всю твою жизнь, и что она мне не безразлична?