–Слушай, – сказал я, – а кем работал Стас?

–Не знаю, – спокойно сказала Анжела.

–В смысле? – я так удивился, что просто замер на месте.

–Что? – непонимающе взглянула на меня девушка.

–Как ты не знаешь, кем работал мужчина, с которым ты прожила..

–Два года.

–Два года!

–Не знаю, – эхом повторила Анжела, – я никогда не спрашивала.

–И он ничего не говорил тебе?

–Нет, а зачем?

В её глазах я видел неподдельное непонимание, словно я спросил, почему она не штопала ему носки, а покупала новые. Несмотря на всю максимальную странность последних минут, я понял, что подсознательно был готов к странностям. И поэтому просто снова сменил тему.

–Ты планируешь остаться жить здесь? Или, может, хочешь переехать? Мой друг как раз решил сдавать свою квартиру.

–Спасибо, я останусь тут, – тихо сказала Анжела. Её голос действительно стал каким-то глухим, – это ведь моя квартира. Он переехал сразу ко мне.

Я опять удивился. По какой-то причине во мне жила уверенность, что это Стас привёз её из другого города и поселил у себя. На той вечеринке он не раз подчёркивал, как любит этот город и свой дом. Но ведь я тогда был пьян, контекст вполне мог быть мной не воспринят. Я ничего не сказал, сделав вид, что ничем не удивлён. Хотя, скорее всего, Анжела бы даже не заметила ни моего удивления, ни озадаченности. И это было понятно, ей совершенно нет и не должно быть никакого дела до вопросов, рождающихся в голове, по сути, постороннего мужчины, с которым за всё время знакомства перекинулись не более, чем тысячью слов, и то, последние шестьсот были сказаны на том самом вечере. Но что-то всё таки казалось мне странным. Во всём этом. В них, в этой семье. Я чувствовал нарастающее беспокойство. Это хорошо было заметно по моему организму, так как обычное моё душевное состояние – это носорог, которому пытаются досаждать комары и мухи – беспокойства, волнения и переживания. Но сейчас было ощущение, будто одна муха нашла трещину в этой шкуре и упорно в неё лезет. Очень неприятно. Как же должны себя чувствовать те, чьё тело сплошь трещина, в которой копошатся мухи. От такого малоприятного сравнения меня передёрнуло.

–С чего начнём? – спросил я, отгоняя от себя плод чересчур разыгравшегося воображения.

–Не знаю.

И тут я осознал, что самый раздражающий в мире ответов ответ это «Я не знаю». Глубоко вдохнув, я взял Анжелу под руку, она была такой холодной и невесомой, и повёл её в ближайшую комнату. Это был зал. Чистый, просторный зал, однако, моментально складывалось ощущение, что здесь никто не живёт. Было ли дело в странной расстановке мебели по комнате или в отсутствии мелких деталей, но не ощущался уют, который должен чувствоваться в доме, даже когда всё вверх дном, а по середине свой запашистый автограф оставил некастрированный кот. И я опять не стал задерживать своё внимание на этой мысли. Во-первых, это бессмысленно, а, во-вторых, вполне хватает и во-первых. Тем временем Анжела открыла шкаф, стоящий близко к окну, чем, как мне казалось, мешал полноценному поступлению солнечного света в комнату. В этот раз Анжела проявила удивительную наблюдательность, проговорив:

–Это он так захотел поставить.

Всё это прозвучало как оправдание. Но она не оправдывала себя за то, что не поспособствовала адекватной расстановке мебели, не оправдывала его за это неразумное решение. Это было оправданием самой абсурдности ситуации, в которой находились она и её дом. Почему-то я подумал, что так оправдывают своё безумие. Что-то я слишком много сегодня думаю, и при этом всякие глупости.

–Давай поступим следующим образом, – предложил я, более не готовый ко всякого рода размышлениям, – начнём с этого шкафа, разберём все вещи, что-то выбросим, если захочешь, а потом передвинем его и поменяем местами со столиком?