Лилия называет свои стихи грустными, но это, мне кажется, стереотип, внушенный автору невзыскательной, но восприимчивой публикой. Светлые? – да! Нежные? – да! Очень личные, привязанные так или иначе к какому-нибудь событию. В них отражено все: и путешествия в Париж («город, как и ты, в меня влюблен»), Геную («путать себя с Беатричче и Бьянкой», «а листья у дуба совсем как у ивы»), и трудный развод («буду ехать в чей-то электричке», «а в зеркале явственно облик потери»), и преддверие новой любви, новой семьи («золотая птица поцелуя», «двенадцатый удар укажет: ты рядом с тыквой. Вуаля!»).

Поэзия Милицкой – звенит, но нужно прислушаться. Чтобы услышать настоящее, всегда нужно прислушиваться. Поэзия Милицкой – парящая облачко о личном. Поэзия Милицкой отзывчива и ответственна. В коротеньких стихах я улавливал ерничество и даже легкую юродивость Николая Глазкова, в описаниях Москвы, Мариуполя, Санкт-Петербурга слышался Борис Чичибабин, журналистская честность, выверенный слог, безупречный русский язык. Ой, как приятно хвалить… Но, чу, на вечере выступила Надежда (не успел записать фамилию). Она, как и я, записывала за Лилей. Ею были выделены потрясающие по образности и внутренней наполненности строчки: «Нам далеко не надо. Голгофа – это здесь», «Август фасует семена», «Профиль чертика на штукатурке»… Но вывод Надежды был достаточно жестким и категоричным, попробую сформулировать его в своей интерпретации: автор прекрасно владеет искусством выписывать детали, но она не полностью использует эту свою мощь. Здесь, наверное, можно в чем-то согласиться, а с другой стороны, мне кажется, Лилия Милицкая как поэт про себя все давно знает, она пишет, как дышит, она пишет, что видит и что слышит. Немножко признания – хотя, как уверяет поэт, ей и это совсем не нужно.

О щедрости и поэтической обязательности Лили говорили ее друзья, организаторы фестивалей «Степная лира» и «Генуэзский маяк», супруги Иван Белокрылов и Ирина Ковалёва.

А ее однокурсник по МГУ, мой замечательный товарищ Алексей Турбин, открыл авторские тексты совсем с другой стороны, написав на них музыку. И получилось, нужно сказать, огненно! Блюз «Встреча у рояля» был шикарен. Грустное, в общем-то, стихотворение Алексей исполнил с такой неожиданной харизмой, что подумалось, а ведь песню запросто можно было бы продать, скажем, на «Радио Шансон».

Ночью Лиля написала мне в личку: «Володя, очень рада была тебя обнять. А астрочки вот, заняли свое место. Надеюсь, что через четыре дня будут такими же красотками и дождутся меня. Через пять часов жду такси в Шереметьево, командировка в Сочи. С бала на корабль. Сережа выложит фото, мы там с тобой чудесно сидим в баре. Обнимаю и ложусь поскорее. Еле успела собрать чемодан».

Поистине: поэту собраться, что голому подпоясаться.

Идея сходить на поэтической вечер Анны Золотаревой принадлежала Татьяне Риздвенко. «Она хорошая», – сказала Таня. Из ее уст это прозвучало убедительно и рекомендательно. В общем, мы тут же договорились о встрече, решив заодно лишний раз обсудить с Таней наши совместные творческие планы, коих у нас громадье.

Но о планах (многие из них писаны вилами по воде) рассказывать не буду. Поэтому скажу о… хризантемах, которые я купил после работы, чтобы вручить их «хорошей» Анне. Хризантемы – чудные такие, бардовые, с зеленым пятнышком в центре (впрочем, я слабо разбираюсь в цветах и цветокоррекции, могу напутать) – пахли нежной горечью всю дорогу. Люди в метро оборачивались на меня и смотрели то ли с сочувствием, то ли с завистью.