Годом позже вышла замуж во второй раз и Олимпия. Ее мужем стал Гарри Рубинштейн. Новый выбор бывшей жены Чонси Уокер воспринял как нечто нелепое и ужасное. Когда же их сын Чарли сказал отцу, что мама перешла в иудейскую веру, Чонси лишился дара речи. Не менее сильное впечатление произвело известие о поступлении Олимпии на юридический факультет. И Чонси сделал вывод, что, кроме аристократических корней, у него и его бывшей жены нет ничего общего и быть не может. Так что их развод был закономерен.

Олимпия пришла к такому заключению гораздо раньше. Представления и установки, которым она следовала в молодости, с годами кардинально изменились. Ценности, исповедуемые бывшим мужем, а вернее отсутствие таковых, были абсолютно неприемлемы для той зрелой женщины, которой Олимпия стала.

Все пятнадцать лет после развода Олимпия и Чонси старательно поддерживали шаткое перемирие, временами переходящее в боевые действия местного масштаба, поводом для которых чаще всего являлись финансовые причины. Чонси поддерживал детей от первого брака, хотя и не слишком щедро. Несмотря на свое огромное состояние, он не баловал своих старших детей, зато был куда более расточителен в своих нынешних расходах. К тому же он поставил перед Олимпией одно жесткое условие: никогда не понуждать их общих детей принять иудейскую веру.

Впрочем, это условие ничего не меняло – Олимпия и так не собиралась ни на кого оказывать давления. Для нее переход в другую веру стал исключительно ее личным решением, в котором ее горячо поддержал Гарри. Чонси же был откровенным антисемитом и не считал нужным это скрывать. Гарри считал его высокомерным, напыщенным и, по большому счету, никчемным человеком. За все эти пятнадцать лет Олимпии так и не удалось найти основания, чтобы встать на защиту бывшего мужа – если не считать того, что она выходила за него замуж по любви и что он был отцом троих ее детей.

Чонси был весь соткан из предрассудков и снобизма. И он, и его вторая жена ни в малейшей степени не утруждали себя политкорректностью. Гарри такое поведение считал абсолютно неприемлемым. Уокеры, по мнению Гарри, были людьми из другого мира, и он не мог понять, как Олимпия умудряется выносить бывшего мужа дольше десяти минут, не говоря уже о семи годах супружества. Для Гарри такие люди, как Чонси и Фелиция, да и все великосветское общество Ньюпорта, оставались загадкой. И он не имел желания ее разгадывать, так что редкие попытки Олимпии что-либо ему объяснить не достигали цели. Поняв это, Олимпия не стала досаждать мужу пространными объяснениями.

Гарри боготворил Олимпию, любил ее детей и обожал маленького Макса. Удивительное дело, но одна из двойняшек, Вероника, подчас казалась скорее его дочерью, чем ребенком Чонси. С Гарри ее роднила приверженность к либерализму и идеалам социальной справедливости. А вот ее сестра Вирджиния унаследовала куда больше от своих ньюпортских предков, да и нрава она была более легкомысленного.

Их старший брат Чарли учился в Дартмут-колледже. Одно время он серьезно увлекся теологией, но потом, казалось, изменил свои планы стать священником. Макс же был занятный человечек, не по годам рассудительный, чем напоминал бабушке Фриде ее отца, который в Германии был раввином, пока не попал в концлагерь Дахау – но и там, невзирая ни на что, он умудрялся помогать всем, кому только мог, пока не встретил свою смерть вместе со всеми близкими.

Рассказы Фриды о ее детстве и погибшей родне всякий раз вызывали у Олимпии слезы. У Фриды Рубинштейн с внутренней стороны левого запястья была татуировка – порядковый лагерный номер, трагическое напоминание о несчастном детстве в фашистской Германии. Из-за этой татуировки она всегда носила вещи только с длинными рукавами. Олимпия никогда не забывала об этом, когда покупала Фриде блузки и джемпера, а это случалось часто. Между невесткой и свекровью царило полное взаимопонимание и уважение, лишь углублявшееся с годами.