– Я так рада нашей встрече, – сказала дочь.

– Я тоже, – ответил Пфефферкорн.

В ресторанах он не обедал и впредь не собирался. Начать с того, что здесь похабно высокие цены, несоизмеримые с величиной порций. Пфефферкорн долго изучал меню, тщетно выискивая блюдо без загадочных ингредиентов. Потом смутил дочь тем, что устроил официанту допрос об особенностях какой-то рыбы. С объяснениями влез Пол: мол, с недавних пор эта рыба весьма популярна благодаря своей жизнестойкости. Пфефферкорн заказал стейк из вырезки. Подали нечто в форме ленты Мёбиуса.

– Что хороню в здешних десертах, – сказала дочь, – они не сладкие.

– Разве сладкому не полагается быть сладким?

– Уф, папа. Ты же понял.

– Ей-богу, нет.

– Не чрезмерно сладкие.

– А-а…

Дочь отложила десертное меню.

– Как ты?

– Превосходно.

– Переживаешь?

– В смысле, из-за Билла? Нет, ничего.

Дочь взяла его за руку:

– Искренне сочувствую.

Пфефферкорн пожал плечами:

– В моем возрасте все иначе.

– Ты вовсе не старый.

– Да нет, я к тому, что в какой-то момент осознаешь – большая часть жизни позади.

– Давай не будем об этом.

– Давай не будем.

– Это угнетает, – сказала она. – А мы вроде как празднуем мою помолвку.

Так ведь сама ж начала, разве нет?

– Ты права. Извини.

Дочь откинулась на стуле и скрестила руки.

– Милая. Пожалуйста, не плачь.

– Я не плачу. – Она отерла глаза.

– Я не хотел.

– Знаю. – Дочь опять взяла его руку. – Значит, Пол тебе нравится.

– Я покорен, – солгал Пфефферкорн.

Дочь улыбнулась.

– Не знаю, что вы решили насчет свадьбы, – сказал он, – но я бы хотел внести свою лепту.

– Ой, пап. Очень мило, но это лишнее. Уже обо всем позаботились.

– Прошу тебя. Ты моя дочь. Могу я поучаствовать?

– Родные Пола уже сказали, что помогут.

– Я тоже хочу помочь.

Дочь поморщилась:

– Но… все уже сделано, правда.

Отказывает из жалости, понял Пфефферкорн.

Оба знали, что у него нет денег на свадьбу. Интересно, что подразумевало его желание «поучаствовать»? Что он может? Парковать машины гостей? Отказ дочери и собственная беспомощность были унизительны. Пфефферкорн вперил взгляд в сцепленные пальцы. Повисло молчание.

Дочь оказалась права: десерт даже отдаленно не был сладок. Текстурой и вкусом пончики, заказанные Пфефферкорном, напоминали спрессованный песок. Пфефферкорн попытался оплатить трапезу, но Пол на пути из туалета уже дал официанту свою кредитку.

В аэропорту повсюду – на стеллажах и витринах книжных киосков – красовались романы Уильяма де Валле. Через каждые десять ярдов маячили картонные постаменты, увенчанные большой фотографией Билла с суперобложки: знаменитый писатель в плаще позировал на фоне темных облетевших деревьев. Приехав за час до рейса, Пфефферкорн разглядывал портрет. «Воистину Уильям де Валле», – подумал он.

– Позвольте, – сказали у него за спиной.

Пфефферкорн посторонился, пропуская человека к книжному прилавку.

Все тридцать лет Билл неизменно присылал ему подписанные экземпляры своих романов. Поначалу Пфефферкорн был рад за друга и горд тем, что его выделяют среди прочих, дабы отпраздновать успех. Но потом успех этот все прирастал, а Пфефферкорн все очевиднее пребывал в застое, и подобные дары стали казаться издевкой. Пфефферкорн уже давно не читал книг Билла – триллеры он не любил, – а в последние годы нераспечатанные бандероли отправлял прямиком на помойку. Постепенно он избавился и от прежних подношений. Выпущенные маленькими тиражами, первые издания ранних произведений Уильяма де Валле, который еще не успел стать признанным автором, нынче стоили хороших денег. Пфефферкорн не желал барышничать и подаренные книги отдавал в местную библиотеку или тайком запихивал в сумки пассажиров автобуса.