Что-то ударило меня больно по руке, по голове, опять по руке.

– Свет! Люди! Больно же! Никто меня не слышит.

– Не кричи, бесполезно.

– Кто это сказал? Вы где?

– Да здесь я, рядом лежу.

– Да где это рядом? Никого не вижу. Только старый куст на земле валяется, да еще ветки какие-то.

– На себя посмотри! Ветки…

– Я что, такая же?

– А то!

– Неужели я – дерево?!

– Судя по листве – яблоня, по размерам – еще очень молодая. Недавно здесь?

– Ага.

– Смотри-ка, крыжовник отмучился, а вот мы – вряд ли.

– Что они с нами делают? Зачем надевают на нас мешок, наливают воду? Впрочем, вода сейчас не помешает. Меня мучает ужасная жажда.

– Они нас куда-то несут. Ты что стонешь?

– Да мне руки обрубили. Плохо мне. Зачахну, наверное.

– Скорее отмучаешься.

– Смотри, сколько людей, а я раздета! Хоть бы землей присыпали, прикрыли!

– Глупая! Для людей ты – дерево. В человеческом облике душа забывает этот мир, поэтому люди не видят и не слышат нас.

– Вспомнила! Мне об этом одна ворона говорила. А ты откуда про это знаешь?

– Я на этом уровне девятнадцать лет червяком в земле ползала. Теперь вот деревом…

– А за что ты была червяком?

– За высокомерие и надменность.

– А за что ты теперь…

– Деревом-то? Ты милостыню часто подавала?

– Вот еще! Стоят, побираются, вместо того, чтобы работать.

– Не все в состоянии работать, а кто может, но не хочет и просит подачки, – за свой обман сам будет отвечать. А вот сердцем мы с тобой зачерствели, задеревенели, так что теперь задеревенели наши души.

– Нас разлучают. Прощай!