Солдаты сняли крышку с первого бочонка. Сефия слышала, как в нем плещется вода, что означало, что бочонок был почти полный. С глухим стуком крышку водрузили на место, и солдаты взялись за следующий. Они были так близко! Сефия старалась сдерживать дыхание и дышала через нос, но, несмотря на это, звук собственного дыхания казался ей таким же громким, как вой ветра в кронах деревьев. Она даже чувствовала солдат носом – сухой запах крахмальных воротников и запах потных волос. Сефия закрыла глаза и представила себя невидимой, где-то далеко отсюда, в глуши джунглей.

С мягким стуком солдаты опрокинули бочку на бок и покатили ее прочь. Звук шагов стал удаляться; послышалось громкое ворчание и усталое кряканье – бочонок забросили на задок экипажа. Сефия не открывала глаз, пока все солдаты не вошли внутрь тюрьмы.

– Отлично! Все готово. Крепко держите веревки и не отводите от нее стволов. Не спать. Никакой гарантии, что веревки ее удержат. Тем более, двери экипажа. Не спускать с нее глаз!

Времени терять было нельзя. Солдаты вскоре собирались отправиться в путь и взять с собой Нин. Их нужно остановить, не то Сефия отстанет.

Без всякого предупреждения лес вокруг Сефии затих. Птицы умолкли; даже насекомые перестали жужжать. Стих даже ветер. Сефия застыла. По коже поползли мурашки.

А затем появился запах. Не отвратительный, гнилостный запах отбросов, а чистый, даже чересчур чистый и подобный запаху меди. Запах, который можно было ощутить на вкус. Запах, который покалывает у вас на кончиках пальцев.

Этот запах Сефия узнала.

Ее глаза наполнились слезами. Смахнув их, она стала всматриваться в лес. Раздался ритмичный топот: две лошади приближались со стороны конюшни. Натянув ворот рубашки на нос и рот, Сефия, вслушиваясь, свернулась за бочками. Лошади шли не вдоль левой, а вдоль правой стены тюрьмы, с ее стороны.

Ее увидят. Возможно, солдаты не очень внимательно осматривались, когда брали воду, но эти лошади сейчас пройдут мимо нее, а ей негде спрятаться.

Сефия боялась невидимых ездоков, которые приближались к ней на лошадях, больше, чем самих солдат. Боялась их запаха. Их молчания.

Вскочив, Сефия бросилась к первому бочонку. Сняла крышку и посмотрела на темную воду. Бочонок был наполовину пуст. Она, наверное, поместится. Она же совсем маленькая!

Лошади приближались, и запах усиливался. Запах трещал и вспыхивал искрами. Голова Сефии кружилась. Воздух сгустился и отяжелел.

Она влезла в бочонок и сцепила зубы, чувствуя, как вода заливает ее башмаки, проникает под одежду, холодит руки и спину. Влага и холод пронизывали Сефию, проникли в сумку, намочили драгоценную коллекцию, которую она собирала много месяцев. Она погрузилась почти полностью. Вода дошла до плеч и шеи. Если она запрокинет голову, то сможет держать лицо над поверхностью. Вода залилась Сефии в уши, все звуки умолкли, и она осталась один на один с собой в этом коконе холода. Потом она изнутри закрылась крышкой, и наступила кромешная темнота.

Снаружи приглушенно доносился стук копыт. Запах металла был так силен, что у нее заболели зубы. Все внутри у нее дрожало, будучи не в силах перенести жуткий аромат выжженной земли и меди. Сефию трясло так сильно, что она боялась, что вода начнет выплескиваться из бочки.

Только не это. Только не снова! Она пыталась отбросить глубоко в пучины памяти воспоминания об отрезанных конечностях, деформированных руках, обо всем том, что ни один ребенок не должен видеть. Никто не должен видеть. И она в том числе.

Прошла пара минут, и кто-то, находящийся внутри тюрьмы, задал вопрос. Слова не были слышны, но раздраженный властный тон вопроса вода заглушить не смогла.