Теперь, ни свет, ни заря, Ольга шла по затемнённой улочке старого района города, где, в так называемых «хрущёвках», находилась их с мужем квартирка. Шла, спотыкаясь о крупные камни гравия, которым были засыпаны выбоины на асфальте, в связи с проводимым «ямочным» ремонтом. Шла, спотыкаясь и чертыхаясь после каждого попадания ногой на камень. А в голове всё настойчивее бурлили противоречащие друг другу мысли:

«Ну, кто я? Ну, что я? Проститутка? Вроде… нет. Не торгую телом. Замужняя? Вроде да. Переспала с другом мужа, а он с его женой? Так не тайно же от него, а вместе, на одной кровати… Аморально? А что такое „аморально“? Кто мне объяснил, или объяснит? Хотела свободной, городской жизни, и жила, как хотела». – Нога снова наступила на камушек и «ч-черт», – вырвалось из уст одинокой женщины в осеннем, прошлогодней моды, плаще с пояском, концы которого, оказались не завязанными, а опущенными в карманы.

Брела уже битый час. Спешить не хотелось. Да и, некуда было. Подруга ещё спала. «А, вдруг, не одна? …И, я тут!»

Раннего, осеннего солнца ещё не было видно, но рассвет уже полностью овладел городом и стали появляться редкие прохожие, спешащие по своим делам. И вроде бы можно было не спотыкаться и видеть камни, но глаза не смотрели вниз, под ноги, а, слезясь от досады, на не сложившуюся жизнь, вели эти ноги прямо, дальше от ставшего таким постылым, места, где, чем дальше, тем глубже затягивало в какой-то омут.

В пылу весёлой жизни и беззаботного времяпрепровождения, Ольга особо и не осознавала мотив происходящего с ней. Выпивала в компаниях, но не допивалась до чёртиков, умела в какой-то момент остановиться, или ограничить себя. Помогало женское чувство самосохранения и повышенной ответственности, впитанное с молоком матери в деревенской семье. Она считала, что каждый должен сам уметь это делать, а не должен кто-то заставлять и указывать. Но, не по-деревенски была и раскованной. Отплясывала навеселе с двойной энергией и так же, как новые, городские подружки, свободно могла раздеться перед компанией и, запрыгнув на стол, отплясывать почти голой.

«А, что тут такого? А все так отдыхают. Не в деревне же?! Молодая, хочу развлекаться. Рано коровам хвосты крутить. Может, ещё и не вернусь в деревню…», – размышляла, ещё каких ни будь два-три года назад. А с каждым прошедшим месяцем и годом, по данной природой интуиции, в сердце всё больше закрадывается тревога: «А кто я? А что я? А куда я?»

Ольга часто вспоминает трёх своих деревенских сверстниц, с которыми выросла со школы и с которыми не раз обсуждали будущую жизнь, и всегда приходили к одному, что в любом случае, их жизнь будет связана с мальчиками – мужчинами. Всегда, когда разговор заходил об отношениях с мальчиками-мужчинами, подруги заливались от смеха, пытаясь объяснить эти отношения с помощью пестика и тычинки.

«Да где взять в деревне этих «пестиков», когда всего один парень, близкий к их возрасту, да и тот, как и старшие его братья, и в будние и в выходные дни, в поле: то пашет, то полет, то косит, то урожай убирает. И нет у него интереса к девкам, кроме как пугнуть их, проезжая на тракторе мимо лавочки под ракитой на бережку высохшего ручья, на которой, как на насесте, плюясь шелухой от семечек, восседают четыре подружки. Он вильнёт рулём в их сторону, вроде как наезжает на них, а те с визгом слетают с насеста, хотя и знают, что угрозы ни какой, такая игра, шутка. Но, каждой хочется думать, что Васька заигрывает именно с ней. А Васька, смеясь через левое плечо, отворачивает свой «Белорус» и мчится дальше, по дороге в поле.