Должно быть, всё перестало под утро. Ведь она отчётливо помнит шум соседей сверху и пьяные крики на улице, из-за которых долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, и, подперев подбородок подушкой, коротала бессонницу в игре телефона. Да, так было почти каждый вечер и каждую ночь – в последние годы, проведённые в этом городе. Почти каждые. Особенно последние года четыре. А когда всё становится обыденным и регулярным, нетрудно приглушить бдительность. Что-то должно было намекнуть. Не могло не быть знаков. Просто они, обыватели городов, слишком тупые и сонные в ежесекундном безумии, чтобы заметить что-то. Лишний флаер, который суют в руки, краем уха чужой разговор, лента социальной сети – где-то там должны были быть знаки. Вот так сразу не могло ничего случиться, должны были быть намёки, указания, хоть что-нибудь.

А что, если всех выключили, и они свалены сейчас в каком-то амбаре как манекены с никогда не закрывающимися глазами? Когда-то, когда материки ещё не расползлись как сейчас, говорят, первобытные люди перешли с континента Евразия на континент Северная Америка по куску суши, который потом ушёл под воду. А вдруг сейчас все эти куски суши вновь единое целое в огромном океане дрейфуют подобно огромной кувшинке?

Она стояла посреди мира, иного, совершенно невообразимого – знакомого и чужого, словно новорождённого, и пепел осыпался на запястье, лёгкой щекоткой прижигая кожу.

«Живая. Живые чувствуют боль».

Когда наступили первые сумерки, стало ясно, Земля продолжает вращаться. Ну, хоть во Вселенной всё по-прежнему. Это заметно успокаивало. Остановившись на первый ночлег, она развернула свою обычную дорожную постель, откинула кресло на максимум. Если удастся переждать эту ночь, а, может быть, пережить, то завтра что-то должно быть яснее. С одной стороны, отсутствие сна могло усугубить и так расшатавшееся сознание, а с другой – вдруг, могло случиться что-то важное, что никак нельзя пропустить. Так она строила домик из подушек дивана, стараясь не заснуть и всё-таки выследить деда Мороза, когда он придёт положить подарок под ёлку.

Завернувшись в плед, уткнулась носом в маленькую подушку, которую звала «походной» и всё время забывала выложить из машины, закрыла глаза, оставляя себе от мира только звуки – остановившись на набережной в маленькой выемке многополосной дороги, – мелодию бьющейся реки, закованной в камень.

Сны, отчётливо напоминающие реальность, остались в прошлом. Она уже давно не видела ничего подобного. Просто уходила в темноту и утром из неё возвращалась.

Когда необходимость работы отпала, самым странным временем было именно начало дня. Ей теперь не нужно было куда-то бежать, выбирать одежду, встречать рассветы под землёй в толпе людей, из которых солнце напоминал только чей-нибудь лысый затылок, да и на мир стало можно смотреть не из окна и не на перекурах, которые не одобрялись начальством. И в эти моменты где-то на поверхности сознания мелькала зависть к тем, кому есть куда идти. Она даже думала, что стоит уже завести семью и детей, потому что мамочки, регулярно снующие под её окнами, выглядели очень осмысленными – время их жизни казалось осмысленным, чем-то большим, чем движения стрелок в часах.

«Крики детей. Я совсем забыла о детских криках под окном» – усталый мозг прокручивал плёнку.

Но, с другой стороны, это намного проще – когда кто-то другой убивает твоё время за тебя.

Заново обретая время, знакомясь с ним, проходящим сквозь, вскользь, она сначала очень увлеклась кино. Ходила почти на все сеансы, завтракала эклерами в пустом зале перед большим экраном. И, в сущности, было безразлично, что там показывают. Затем можно было выйти на улицу, посреди дня, боже милостивый, в джинсах! – и влиться в броуновское движение людей. Что они там делали посреди рабочего дня? Бежали, конечно, как обычно. Но куда? Она всматривалась в их озабоченные лица, пытаясь угадать, почему они здесь? К пьяным, блаженно, словно котам, раскиданным по лавочкам прямо в центре мегаполиса, вопросов, конечно, не было, равно как и к трудолюбивым нищим на каждом углу. Да и что могло быть лучше, чем лежать вот так, забыв обо всём мире, плюя на него с колокольни своих постулатов, закидываясь дешёвым пойлом и снова впадая в забытьё? Но с дешёвым пойлом она, конечно, поторопилась. Сама однажды тёплым мартовским днём как-то заснула в шубе в обнимку с планшетом у фонтана под бутылочку вина. Но то была горячая пора закрытия сессии под угрозой отчисления, поэтому, конечно, никак не могло относиться к другой глубокой философии, которую транслировали уличные пьянчужки.