– Я не чувствую в нем сейчас энергии, даже остаточной, – тихо сказал я и прикрыл глаза, фокусируясь на ощущениях. – А девчонки сами тоже тут?

– Скорее всего. Работяги его вместе со схроном нашли, где он жертв прятал. Это плохо?

– Может и пронесет… – задумался я, – если свежей крови не будет. Нам-то всего лишь спросить.

– Прям просто спросим?

– Почти, – улыбнулся я. – План есть, подсоби, чутка.

Санитар (я решил называть его «человеческий чучельник») закончил со своей трапезой. Громко рыгнул и снова зашуршал промасленной бумагой, собирая мусор. Напевая под нос что-то из шансона, он подошел к столу с покойником, вытер жирные пальцы о халат и взял какой-то странный инструмент, похожий на шпатель.

Прицелился, как художник перед важным мазком, замер и икнул, начиная бледнеть.

Труп на соседнем столе зашевелился. Простыня вздрогнула и начала дыбиться, будто покойник пытается поднять руку. Потом вторую, а потом и вовсе решил сесть.

Ловкость навыков Ларса, мои воспоминания из детства, как Карлсон гонял по крыше бандитов, и вуаля – получите локальное восстание мертвецов. Мужик со звоном выронил шпатель, побледнел, сливаясь цветом со своим халатом (даже пятна похожие выступили), и сделал шаг назад. Уперся в невидимого Стечу и тихонечко взвизгнул.

– У-у-у-у-у, – вполне натурально прогудел Стеча. – Я Лёнька Воробей, где мое те-е-е-ело-о-о-о?

Санитар осел на пол, промычав что-то нечленораздельное. Пришлось нам снизить интенсивность трепыхания простыни и повторить вопрос. А потом еще раз. И еще, чередуя угрозы с обещанием награды.

– Так, так, т-т-так… – заикаясь начал санитар, и его как будто прорвало. – Так третьего дня как продал доктору Шлякову в анатомический театр. Не убивайте только! Я верну деньги. Все верну! Я не виноват, у него все равно головы не было. Никто бы за ним не пришел, а студентам практика нужна.

– А голо-о-ова-а-а где-е-е? – завыл Стеча и чуть было не переборщил, потому что санитар начал закатывать глаза, теряя сознание.

– П-п-п-привезли таким, его же расплющило в ловушке у ювелира…

У Стечи закончилось действие невидимости, и под ярким медицинским фонарем он будто бы вывалился из пустоты, всей своей тушей заслонив свет.

Санитар дернулся, как припадочный, подскочил и, не разбирая дороги, бросился бежать. Наступил на шпатель, нога проскользила по кафелю и с хрустом подвернулась. Мужика занесло, и он со всей дури влетел головой о край соседнего стола. Что-то опять хрустнуло! Неуклюжий санитар с разбитым носом рухнул на пол, а на ослепительно-белой простыне осталось свежее пятно крови.

Алое пятно начало растекаться, впитываясь в ткань, а потом, нарушая все известные мне законы физики, побежало вверх. То тускнея, то проявляясь причудливыми узорами, как пятна на маске Роршаха из комиксов про Хранителей. Достигнув наивысшей точки, на уровне груди лежавшего под простыней трупа, пятно остановилось и полностью впиталось внутрь. Но теперь простыня начала подниматься вверх.

– Упс, нехорошо вышло! – Стеча, стоя с другой стороны стола, не видел пятна крови, а только осевшего на пол санитара. – Матвей, отключай уже простынку, больше мы не узнаем ничего.

– Стеча, беги! Это уже не я!

Дважды повторять не пришлось. И не заметить, что проделки совсем не мои, было невозможно. Окровавленная простыня взвилась под потолок, скрутилась, будто ее выжимают невидимые ручища, и начала бешено вертеться, разбрызгивая вокруг красные капли.

– Это же нос, здесь артерии нет! – завопил Стеча и, подхватив санитара, зажал ему кровоточащий перекошенный нос. – Какого хрена так хлещет?