– Я думаю, мастер Нокс не преминет обрушиться на двор с гневными проповедями.

Мэри Ливингстон рассмеялась.

– То же самое сказал Босуэл. Ты ведь знаешь Босуэла? Он был ярым приверженцем старой королевы, а его сестра Джин сразу после Крещения выходит замуж за лорда Джона Стюарта. Таким образом, он станет родичем королевы, что конечно выводит лорда Джеймса из себя.

Я помнила Босуэла. Он напоминал мне окопник – с волосистыми стеблями и листьями, достаточно ядовитыми, чтобы от прикосновения к ним чесались руки; с соцветиями трубчатых цветков, похожих на жадные пальцы, такими вяжущими, что, по старому поверью, они могли восстановить утраченную девственность. Босуэлу бы это пригодилось – толковали, что он лишил невинности несметное множество девиц. У него были грубые манеры и еще более грубый язык – он знал непристойные выражения на четырех языках и не стеснялся пользоваться ими в речи – однако Мария де Гиз питала к нему симпатию и доверяла ему. Я попыталась представить себе Босуэла в древнегреческих женских одеждах и невольно рассмеялась – впервые после смерти Александра.

– Но уж Босуэл-то, конечно, не напялит женский костюм?

– Mon Dieu[42], нет! И когда ему предложили, он расхохотался, совсем как ты сейчас.

– Но если мужчины обрядятся в женские одежды, то во что же будет одета сама королева?

– Она повелела соорудить для себя потрясающий костюм – ниспадающую красивыми складками белоснежную короткую мужскую тунику и телесного цвета рейтузы из тафты, так что поначалу будет казаться, что ноги у нее голые.

– Не может быть!

– Представь себе, может! Она будет похожа на прекрасного юношу с древнегреческой вазы. На ней будет маска лебедя, ведь лебедь, как ты знаешь, – это птица Аполлона, а на плечах у нее будут доходящие до самого пола большие лебединые крылья, сделанные из перьев и белого шелка и усыпанные блестками. Подожди, увидишь сама. Это просто magnifique[43].

Я воззрилась на нее, раскрыв рот, не в силах скрыть свое изумление, попыталась представить себе подобный костюм при дворе Марии де Гиз – и, разумеется, не смогла. В конце концов я спросила:

– А у тебя там есть роль?

– Нет. И у других дам тоже нет. В представлении участвуют только королева и мужчины, играющие муз. – Она обняла меня рукою за плечи, приветливо и беззаботно. – Полно, Ринетт, пусть тебя это не шокирует. Во Франции подобные представления в большой моде, а мы стараемся все сделать так, чтобы угодить французским дядьям королевы. Все остальные придворные будут одеты в свое собственное платье и призваны исполнять важную роль изумленной, заинтригованной и приятно эпатированной публики. У тебя есть черные туфельки к твоему черному наряду?

– Нет, только вот эти коричневые.

– Тогда я одолжу тебе пару своих. Ты непременно должна выглядеть à la mode[44], когда впервые появишься при дворе в качестве фрейлины королевы.

Так я и явилась на воскресный вечер, когда давали представление, – в подаренных королевой черном бархате и нагруднике из серебряной парчи и в черных атласных туфельках Мэри Ливингстон. Все глаза были устремлены на королеву, высокую, стройную и прямую, с идеально красивыми ногами в мужских рейтузах из телесного цвета тафты, с глазами, блестящими от удовольствия в раскосых прорезях ее лебединой маски. Ее крылья были ослепительны – длинные, сделанные из белоснежных перьев, усыпанные блестками и драгоценными камнями, они обрамляли ее лицо и ниспадали на спину, лениво волочась по расстеленному на полу галереи кроваво-красному турецкому ковру. Она исполняла роль Аполлона на безупречной латыни – то есть она казалась безупречной мне, хотя все мое знание этого древнего языка уместилось бы в оловянной кастрюльке, и притом небольшой, – и танцевала с неземной грацией и достоинством. В эти мгновения она выглядела очень по-французски, и, взглянув на лорда Джеймса, я увидела презрение на его мрачном истинно шотландском лице. Ну конечно, ведь он приходился ей братом. Зато все остальные мужчины: как католики, так и протестанты – смотрели на нее с вожделением.