Я стояла как столб. Я не хотела слушать, как она будет рассказывать историю моей матери.

– Когда матушка уже готовилась возвратиться обратно в Шотландию, случилась ужасная вещь – двор поразила лихорадка, и сэр Патрик Лесли умер. Но к этому несчастью добавилось еще одно – леди Бланш от горя помешалась рассудком. Она была чрезмерно привязана к своему мужу.

– Мадам, – начала было Мэри Ливингстон, – возможно, сейчас не самый лучший момент…

– Ее приютили сестры-бенедиктинки из Монмартрского монастыря под Парижем и, к всеобщему изумлению, она отказалась покидать стены обители. Насколько мне известно, она находится там и по сей день. Она вам пишет, Марианетта?

– Нет, – ответила я.

– Тогда, она, быть может, умерла, как и моя матушка. Мне говорили, у вас есть для меня дар, который она отдала вам на хранение.

Она улыбнулась. Она знала, что к ужину молва разойдется по всему дворцу – как моя мать, незаконная дочь французского герцога, сошла с ума и бросила меня. Это, говорило выражение ее лица, поставит меня на место. А выражения лиц лорда Джеймса и Никола де Клерака, которые она не могла видеть, поскольку они стояли у нее за спиной, говорили о том, что они знают: пресловутый дар – это ценнейший приз, и каждый готов был сделать все возможное и невозможное, лишь бы заполучить его первым, во что бы то ни стало опередив другого.

Они знают о ларце. Леди Маргарет Эрскин тоже знала. Это было невозможно – и тем не менее это было так. А если и леди Маргарет, и лорд Джеймс, и месье де Клерак знают, что ларец у меня и что в нем спрятано нечто ценное, то кому же еще это известно?

И как они узнали?

Похоже, единственной из них, кто пребывал в неведении, была сама королева.

– У меня нет его с собою, мадам, – сказала я. – Прошу вас, не могли бы вы поговорить со мною наедине?

– У меня нет секретов от моего брата и моего самого доверенного советника, – Она указала на двух стоящих за ее креслом мужчин. – А вы, Битон и Ливингстон, можете идти.

Две придворные дамы сделали реверанс и удалились.

– А теперь, – сказала королева, – расскажите мне об этом столь таинственном даре.

Я колебалась. Я поклялась Марии де Гиз, что не стану отпирать серебряный ларец; должна ли я сказать ее дочери, что я видела внутри? Или лучше притвориться, что я ничего не знаю о его содержимом?

«Старая королева мертва, а королева французская никогда не узнает, – услышала я голос Александра, сладкий от меда и поцелуев. – Открой его. Я хочу посмотреть».

Александр знал. Он видел, что лежало в ларце, и наблюдал, как я прятала его в тайнике под окном Русалочьей башни.

Мне захотелось убежать и спрятаться в каком-нибудь тихом саду, где я смогу остаться наедине с цветами и солнцем и наконец разобраться, что к чему. Но это, разумеется, было невозможно. Самое лучшее – это притвориться, будто я почти ничего не знаю.

– Это запертый серебряный ларец, – медленно проговорила я. – Что находится внутри него, я не знаю, но ваша матушка, да пребудет ее душа у Господа… – я осенила себя крестным знамением, и королева и месье де Клерак последовали моему примеру. Думаю, сотворяя крестное знамение, я не столько просила Бога о покое для души Марии де Гиз, сколько об отпущении моего греха – произнесенной мною лжи. Лорд Джеймс, будучи протестантом, не перекрестился. – Ваша матушка хотела, чтобы он оказался в ваших руках, как только вы вновь ступите на шотландскую землю. Она потребовала, чтобы я обещала отдать его вам немедля. Вот почему я попросила вас об аудиенции в день вашего приезда.

– Comment intrigante[37], – сказала королева и впервые полностью раскрыла глаза. Они сияли, как топазы. – Я хочу увидеть его сейчас же. Он в вашей комнате? У вас есть от него ключ?