– Сэм, ты себя накручиваешь, – жалобно проговорила Мина. Ее глаза заблестели. – Разве ты не видишь, как это занимательно? И ты прекрасно помнишь, как мистер Пенник рассказал тебе, о чем ты думал, когда решил устроить ему испытание. Только ты перебил его и крикнул: «Неправда!» – прежде чем он успел договорить. А потом отказался от дальнейших испытаний. Прости, мой дорогой, но ты знаешь, что это так.

Сэм взглянул на жену.

– Может, сменим тему? – с наигранной любезностью предложил он, а затем достал часы и внимательно посмотрел на них. – О, недурно, недурно! Уже почти семь тридцать. Самое время принять ванну и переодеться к обеду…

– Но, Сэм, мы ведь сегодня не будем наряжаться к обеду?

Он снова внимательно посмотрел на нее:

– Разумеется, мы переоденемся к обеду, моя дорогая. Или ты видишь какую-нибудь вескую причину изменить нашу традицию? Если я переодевался к обеду даже среди тех чертовых негров, что помешает мне сделать это в собственном доме?

– Конечно, если тебе так хочется.

– Мне так хочется, благодарю тебя. Паркер предпочел провести эту ночь в больнице, а ведь он единственный знает, как правильно разложить мои вещи. Ну что поделаешь. Как вышло, так и вышло. Тебе придется заменить его, моя дорогая, если, конечно, ты в состоянии сделать это. Хм. – Он слегка откинул голову и взглянул на Германа Пенника. – Друг мой, я должен поблагодарить вас за предложение приготовить для нас обед. Скажите, вы сможете управиться к началу девятого?

– Как пожелаете, – сказал Пенник и задумался, после чего добавил: – Но вы, мистер Констебль, вряд ли сегодня будете обедать.

Услышав это, мистер Констебль подскочил на своем стуле:

– Не буду обедать? Почему же, черт побери, я не смогу этого сделать?

– Полагаю, потому, что к тому моменту вас уже не будет в живых, – ответил Пенник.

Прошло около десяти секунд, прежде чем значение этих слов дошло до окружающих. И намного больше времени, пока у кого-то не нашлось решимости нарушить тишину.

Весь предыдущий разговор Пенник сидел, внимая каждому слову, звуку, жесту. Он вел себя так тихо, что о нем почти забыли. Никто с ним не разговаривал. Все даже не осознавали, что рядом находится такая личность, возможно, очень важная личность. Пенник сидел на стуле, в своем добротном синем костюме из саржи. Он скрестил ноги, развел в стороны колени и сжал ладони так сильно, что на каждом его ногте выступило по синеватому полукругу. В ярко освещенной оранжерее каждый тихий звук усиливался: журчание фонтана – до громкого плеска, ясно слышалось всякое шуршание подошв обуви по покрытому плиткой полу.

В этот момент в жарком помещении оранжереи внезапно похолодало.

Сэм Констебль упрямым и недоверчивым, как у ребенка, голосом нарушил паузу, и помещение оранжереи снова ожило.

– О чем вы говорите?

– Я сказал, что к началу обеда вас, скорее всего, уже не будет в живых.

Лоуренс Чейз вскочил со своего места.

– Сердечный приступ? – с неожиданной тревогой спросил хозяин дома.

– Нет.

– В таком случае будьте любезны объяснить, что вы имели в виду, мой друг? Эта попытка запугать… – Сэм Констебль осекся, с подозрением огляделся по сторонам и взял свой стакан. – Вы же не хотите сказать, что кто-то подсыпал мне яд? – добавил он с преувеличенным сарказмом.

– Нет, я не это имел в виду.

– Я вам скажу, что он имел в виду, – тихо произнесла Хилари. – Мистер Пенник, вы можете прочитать или, по крайней мере, считаете ли, что способны прочитать мысли каждого из нас?

– Возможно.

– И кто-то замышляет убийство мистера Констебля в самое ближайшее время?

– Возможно.

Снова воцарилась тишина.