Вторая комната, хоть и являлась скорее личным помещением, походила на первую: тут обнаружилась еще одна чертежная доска, поменьше, и даже пара макетов дирижаблей. Только эти аэростаты прятались в стеклянных витринах и были выполнены гораздо подробнее – уже не учебные пособия, а коллекционные вещицы, собранные с точностью до заклепки на крохотной гондоле. Шкафы с книгами меня не интересовали, как и диван на ножках, и пара кресел, и несколько изящных стульев со спинками, а вот усидеть вдали от моделей оказалось трудно. Долго бороться с собой я не стала, подошла и почти уткнулась носом в витрину.

– Откуда у вас такой интерес к аэростатам? – прозвучало через некоторое время над моей головой. Да так неожиданно, что я дернулась и едва не протаранила лбом витрину. Но Недич проявил похвальную ловкость и успел одной рукой схватить меня за локоть, а второй на всякий случай придержал стекло. – Это какое-то воспоминание? Вы с ними работали? – предположил он с явным сомнением и вновь попытался аккуратно вернуть меня в кресло.

– Н-нет, точно не работала. – Я качнула головой. – И, кажется, я в них мало что понимаю. Но они же… такие классные! Такой винтаж!

– Своеобразное отношение, – осторожно заметил мужчина. – Садитесь, кофе уже готов.

– Спасибо. Слушай, а почему ты мне «выкаешь», когда я с тобой – на «ты»? Может, тебе неприятно?

– Можете говорить так, как вам удобно. – Он невозмутимо вернул меня в кресло, поставил на стул рядом поднос с чашкой.

– Мне неудобно, что ты со мной так официально, – подумав пару секунд, решила я.

– Я не могу обращаться к незнакомой молодой девушке на «ты», это неприлично, – столь же спокойно пояснил брюнет и опустился в кресло напротив.

– А почему те двое обращались? – полюбопытствовала я. Понюхала кофе; пах он вкусно, вот только оказался очень горячим.

– Это их личное дело. Майя, ну что еще? – вздохнул Недич, когда я все же не усидела на месте и подобралась к другой витрине. Подошел, навис тучей, но хоть оттаскивать не стал.

– Да ладно, ну что тебе, жалко? – Я подняла на хозяина кабинета умоляющий взгляд. – Я же вот, даже руками не трогаю, ничего не сломаю! Тут у тебя столько всего интересного, не могу я в кресле сидеть. У меня такое ощущение, что я в каком-то большом и обалденно интересном музее! А меня заставляют сидеть и пить кофе, как будто это самое важное в жизни…

– Мне не жалко, смотрите, – все же сдался Недич. И остался стоять рядом. Видимо, опасался, что я все-таки начну хватать его сокровища руками.

Даже немного обидно. Я, конечно, ничего о себе не помню, но вроде бы до сих пор не давала повода считать себя криворукой разрушительницей! Тем более что эту красоту руками трогать страшно, это же произведение искусства, а не модель.

– Май! – донесся из проходной комнаты незнакомый голос. – Май, где она?!

Обернулись мы одновременно. На пороге возник обладатель голоса, а за его спиной маячила парочка аспирантов, и я сделала вывод, что к нам присоединился тот самый Горан Стевич, куратор.

Он оказался чуть полноватым мужчиной, которого здорово старили седина и густые, исключительно неподходящие к его лицу усы. Если отвлечься от этих деталей, я бы дала ему те же тридцать пять – сорок, что и Недичу.

А еще среди седины особенно ярко выделялись разноцветные пряди очень насыщенных, ярких оттенков – красные, оранжевые и фиолетовые. Странная у них тут мода. Ладно, молодые ребята, но с седым учителем такая пестрота в моем представлении совсем не сочеталась.

– Ого! – выдохнул Стевич, глядя на меня с благоговением. Даже неловко стало, и я инстинктивно попыталась поплотнее закутаться в чужой китель. – Боги всемогущие! Действительно – как живая…