– Хорошо. Какая тебе нужна помощь?

– Пока никакая.

– Понял. Прошу докладывать прямо мне раз в сутки о том, что там у тебя происходит.

Ершов вошел в камеру для допросов, глядя прямо перед собой. Выглядел он осунувшимся, усталым и собравшимся в комок. Может быть, это ощущение вызывал старенький застиранный спортивный костюм, в который Ершов был сейчас одет. Гуров уловил, что в майоре нет никакой апатии, а есть только замкнутость. Сейчас он напоминал скорее сжатую до предела пружину, а не спокойного и расчетливого участкового, который способен уговорить даже разъяренного пьяного дебошира отдать ему нож.

– Садитесь, Александр Иванович, – предложил Гуров. – Вы помните меня?

Ершов медленно повернул голову и посмотрел на полковника. Конечно, он вспомнил его. С ним еще капитан был из областного управления. А этот из Москвы, из уголовного розыска. Чувствуются столичные повадки. Ершов молча сел на табурет и стал смотреть на стол перед полковником.

– Александр Иванович! – заговорил Гуров. – Вы меня вспомнили, это ясно. Я представлялся вам тогда, во время нашей случайной встречи. Так что не будем ходить вокруг да около. Я был в вашем районе с плановой проверкой от главка уголовного розыска, узнал о случившемся и задержался, чтобы разобраться. Поверьте, я могу вам реально помочь, защитить и вас, и ваших близких. Я ваше спасение, так что давайте начистоту. Что произошло на самом деле?

Ершов поднял глаза на полковника. В них не было страха, раскаяния, уныния, ненависти. Пожалуй, лишь одно ожидание и терпеливость.

– На самом деле я убил Бурмистрова, – просто сказал он и отвел глаза.

– Вам незачем было его убивать, это во-первых, – возразил Гуров. – Вы не могли его застрелить в состоянии аффекта, потому что не страдаете истерией, являетесь очень выдержанным и хладнокровным человеком. Это во-вторых. Я собственными глазами видел вас в очень сложной ситуации.

– Как же не было мотивов, когда их хоть отбавляй. – Ершов прищурился. – Чиновники довели страну до ручки, тащат ее в пучину, продались американцам, развалили армию, органы внутренних дел. Мотивов хоть отбавляй. Я увидел вора и убил его из чувства ненависти.

Гуров ясно видел неприкрытый сарказм, откровенную издевку. Но почему этот человек так вел себя? Ответ мог быть только один: он прекрасно знал местные нравы и порядки, лучше других понимал, что никому верить нельзя. До бога высоко, до царя далеко – так, кажется, раньше говорили. Вот и этот московский полковник как приехал, так и уедет.

– Ладно, – согласился Гуров. – Можно ответить и так. Только объясните мне, Александр Иванович, почему же вы раньше никого из чиновников не убивали. Что именно в тот день переполнило чашу вашего справедливого терпения? Почему вы начали осуществлять свой террор именно тогда, не раньше и не позже?

– Так уж вышло. – Ершов нервно дернул плечом. – Слово за слово, и понеслось. Деталей я уже точно не помню.

– Хорошо, – решительно сказал Гуров. – Что вам нужно для того, чтобы вы поверили мне, убедились в том, что я хочу и могу вас спасти?

– Наверное, чтобы вы тоже начали их стрелять. – Ершов улыбнулся одними губами.

Глаза у него так и оставались темными, как будто зашторенными.

– Ладно, я вижу, что вы просто пока еще не готовы к откровенному разговору. – Гуров поднялся из-за стола. – По крайней мере, я посмотрел на вас. Вы на меня. А дальше будем работать. Единственная просьба к вам, Александр Иванович, не спешите на допросах у следователя взваливать на себя сразу всю вину и тщательно вынашиваемый умысел. Ссылайтесь на состояние помутнения, на эмоции, которые взяли верх над разумом. Короче, старательно тяните резину! А я найду способ, как вас вытащить и все расставить по полочкам.