Внутренняя ущербность человека так или иначе может выпирать на его физическом теле, но не всегда заметно, особенно когда человек закрашивает и прячет свои недостатки. Даже исправив внутреннюю суть, на физическом теле могут поначалу оставаться следы бывших в душе отклонений. Иначе говоря, некрасивость внутри порождает некрасивость снаружи. Что делать в этом случае? Очень просто: внедрить в общество иную красоту, насадить иные ценности, иное чувство прекрасного, в котором, например, размалёванная девица в короткой юбке, красиво курящая, и с бокалом дорого вина в руках будет идеалом. Или когда красотой оказывается независимость и свобода от других людей, эгоцентрический образ целостного человека. То есть делается попытка разные физические и психические отклонения представить как нечто прекрасное, как будто оно таким и должно быть, либо закрасить недостатки тем или иным способом в соответствии с неким искусственным идеалом, принятым в обществе в данный момент. Современное искусство, в частности, решает задачу внедрения подобных ценностей. Как мы видим, решает с поразительным успехом.

У искусства можно выделить и другие роли, например, сохранение всего не генетически передаваемого фонда знаний, то есть – сохранение, развитие и передача культуры. Но и эта роль не последняя, их много, о чём в повествовании Дары мне и предлагалось подумать дальше самостоятельно.

Ещё одна деталь, которая запомнилась мне из того разговора, состоит в следующем. Оказывается, что человек, не разбирающийся в искусстве, не умеющий читать и видеть красоту, не имеет нравственного права получать высшее образование, поскольку такой человек, имея более высокий статус в обществе, должен нести больше и ответственности, а он, не понимая языка жизненных обстоятельств, не чувствуя Меры, даже поступая из благих намерений, может только натворить бед, порой с трагическим исходом, как это постоянно происходит в мире.

– Примерно этого я от тебя ожидала, Артём, а ты написал мне набор никого не интересующих оценок, даже не пытаясь подумать над заданием. – сообщила Дара, закончив свою речь. – Разумеется, мой уровень понимания значительно выше, поэтому даже если бы ты написал малую часть подобных мыслей, это заслуживало бы хорошей оценки.

– Но ты, видимо, взяла идеи Ефремова… – начал было я.

– Ничего подобного, Артём, – возразила Дара, – то, о чём я говорю, совершенно понятно любому мыслящему человеку, который даже не читал Лезвие. Просто ссылка на книгу здесь играет вспомогательную роль. Ефремов писал о красоте, тоже ведь придя к этому пониманию, а раз он его описал, то почему бы не воспользоваться его попыткой? А что касается искусства и связи его с красотой, то здесь моё мнение формировалось совершенно иным путём. То есть я хочу сказать, что ты мог написать своё сочинение иначе, если бы подумал. – Дара помолчала немного и продолжила: – Прочитай ещё раз это произведение, только внимательно, тогда ты поймешь, почему я на него ссылаюсь. Так же прочитай заодно Туманность Андромеды и Час Быка у того же автора. Там речь о другом, но тебе будет полезно.

– Прочитаю, раз такое дело. – ответил я.

Дара знала очень многое; теперь я понимал, что ошибся, когда подумал, будто темы для разговора исчерпаны. Оказывается, мы даже и не начинали ещё разговора на серьезные темы, а крутились около того, что я не могу полностью понять, и она просто ждала, когда со мной можно будет начать общаться по-настоящему, ждала, когда я начну думать, а не совершать лишь простейшие мыслительные операции. Она снова начала притягивать меня, и мне опять хотелось общаться, как раньше. Окончательно поняв, что Дара очень умна, несмотря на возраст, я решил начать задавать очень сложные по моему мнению вопросы: