. То же самое можно сказать о профессии преподавателя: ему нужно пройти через эту среду, чтобы стать тем, кто будет обучать учёных и других преподавателей. При этом и здесь есть опасность быть зомбированным современными знаниями педагогики и психологии, чтобы потом калечить детей, а не обучать их. Аналогичное верно, например, для врачей, поскольку медицина прошла долгий и трудный путь развития, и обучение проходить лучше под контролем опытных специалистов – врачей-преподавателей, но никак не самому. Есть и другие профессии. Сейчас бо́льшая часть той культуры, о которой я говорю, была утеряна, и вуз уже со своей задачей не справляется. Значительная часть знаний и специальностей либо преподаются неправильно, либо являются глупостями сами по себе. Например, если бы к сотруднику, с которым я работаю, пришёл человек с высшим образованием и сказал бы, например, «у меня красный диплом социолога», то ему ответили бы: «великолепно, тогда принесите мне, пожалуйста, картошку фри и один гамбургер».

– Хах, – я весело рассмеялся, – сам испытываю подобные чувства к гуманитариям.

– Да, то же можно сказать про многие другие специальности, не только гуманитарные, но не буду их перечислять. Иными словами, – продолжала Дара, переведя дыхание, – есть чёткое разграничение между тем, когда высшее образование нужно, и когда наоборот, мешает, лишь отнимая время. Так вот, в нашем обществе более чем в половине случаев оно не только отнимает у человека 5–6 лет жизни, но и заставляет его поверить в то, что он после этого умный, образованный человек. На самом же деле, это неудачник, которого развели и кинули, причём настолько тонко, что он ещё этому и радуется, даже не подозревая, какие двери перед ним закрылись. В тех же случаях, когда высшее образование ещё приносит пользу, нужно быть очень осторожным, и в обязательном порядке доучивать материал, который плохо, безграмотно или даже неправильно дали современные горе-преподаватели. Но для этого нужно быть человеком достаточно умным и сообразительным, проникать в структуру знания настолько глубоко, чтобы постепенно научиться самому видеть, чего в этой структуре не хватает. Вот почему значительной части людей высшее образование только мешает. Они думают, что можно только ходить на занятия и сдавать экзамены, не понимая, что подавляющая часть знаний им не даётся. Они думают, что учатся, а на самом деле просто посещают занятия и запоминают, что на них было. – Дара, казалось, закончила, немного сморщила лоб, будто вспоминая чего-то и продолжила:

– Что касается людей, находящихся выше элиты высокообразованных инвалидов мозга, то они, разумеется, обращают внимание, какое именно образование получал человек, как он это делал и чем на самом деле занимался в университете. Как именно они это проверяют, я сказать не могу. – девушка закончила речь.

Я молчал. «Откуда она всё это знает? – подумал я. – Что за глобальный заговор, в котором людей отбирают по принципу кто, где и зачем учился, считая дураками значительную часть людей, получающих высшее образование? И куда их отбирают?». На миг я представил себе всю систему образования как один большой фильтр, в результате действия которого одни люди получают пропуск в желаемое для них будущее, являющееся на самом деле болотом потребительского существования, а другие получают доступ к каким-то тайнам мироздания, причём критерии выбора были совершенно непонятными. Наконец, я сказал:

– Так ведь сейчас как происходит: техникумы и профессиональные училища совсем непонятно кого начали выпускать, поэтому работодатели требуют, чтобы было высшее образование, чтобы хоть как-то обезопасить себя от халтурной рабочей силы, народ хлынул в университеты, качество образования упало.