– Я и не сомневаюсь, – сдержанно отозвался Холмс. – У меня к вам просьба, инспектор. Я бы хотел, чтобы при нашем разговоре с мистером Баренбоймом присутствовал и молодой Говард. Можно послать курьера с запиской, но не лучше ли будет, если бы этим занялся ваш человек?

– Я отправлю сержанта, – кивнул Харпер. – Я чувствую, у вас есть что-то против Баренбойма? Признаться, этот старый лис обвел меня вокруг пальца. Теперь-то я понимаю: он не ответил толком ни на один мой вопрос.

– До вечера, инспектор, – сказал Холмс, и мы покинули участок.

– Холмс, – заявил я, – если я не почищу обувь, вы не заставите меня войти в кабинет Баренбойма. Да и вам неплохо бы привести себя в порядок. И заодно поделиться своими соображениями. Убейте меня, Холмс, я не понимаю, как вы пришли к мысли, что Баренбойм замешан в этом странном деле! И как, черт побери, можно было убить человека в запертой комнате?

– Зайдем вон в ту гостиницу, с золотым петухом на вывеске, – предложил Холмс. – У нас есть два часа времени, и коридорный начистит ваши туфли так, что вам не стыдно будет появиться в приемной премьер-министра.

– Что до мистера Баренбойма, – продолжал мой друг, когда мы оказались в тихом двухместном номере с окнами во двор, и коридорный унес наши туфли, утверждая, что ровно через полчаса все будет вычищено до блеска, – что до мистера Баренбойма, то разве вам самому, Ватсон, не ясна его роль в этом убийстве?

– Убийстве, Холмс? Еще час-другой назад вы сами были уверены и уверяли всех в том, что убить Уиплоу было невозможно!

– Убийство, Ватсон, хладнокровное убийство, и я был слеп, когда утверждал обратное.

– Значит, молодой Говард прав? – пробормотал я.

– Безусловно, – подтвердил Холмс. – Потому-то я и хочу, чтобы он непременно присутствовал при нашем разговоре.

– Почему же мы повернули назад от самого порога? – продолжал любопытствовать я.

– Дорогой Ватсон, вы так беспокоились о своей обуви, что я просто не мог заставить вас прошагать еще полсотни метров по этой замечательной грязи!

Ответ не показался мне убедительным, но я не стал настаивать.

Мы покинули гостиницу в половине шестого и явились на почту как раз во-время, чтобы получить длинную телеграмму из Скотланд-Ярда.

– Только что пришла, мистер Холмс, – сказал знакомый уже нам служащий, окидывая моего друга любопытным взглядом.

Холмс пробежал глазами текст и молча сунул телеграмму в карман, где уже лежал синий блокнот старого Уиплоу.

Когда мы вошли в кабинет Баренбойма, на улице уже стемнело, и мне показалось, что здесь мрачновато – в мерцающем свете газовых рожков изображения кораблей на картинах производили впечатление пиратских галеонов с пушками, направленными вам прямо в глаза.

Мистер Баренбойм усадил нас в те же кресла, в которых мы сидели днем, и я подумал, что Холмс, как всегда, прав: старик был взволнован сверх всякой меры. Он явно боялся предстоявшего разговора.

Доложили о приходе Патрика Говарда, и молодой человек вошел в кабинет с возгласом:

– Приятный вечер, господа, после вчерашней непогоды! Рад вас видеть, мистер Холмс, и вас, доктор Ватсон. Я в долгу перед вами, вы сбросили камень с моей души.

– Дорогой Патрик, – вздохнул Баренбойм, – что бы ни сказал сейчас мистер Холмс, камень с моей души не упадет уже никогда.

– Мистер Холмс, – нетерпеливо сказал Говард. – Вы, наверняка сумели объяснить причину этого загадочного самоубийства!

– Это было не самоубийство, мистер Говард, – сказал Холмс, – Джорджа Уиплоу убили.

Я внимательно следил за реакцией Баренбойма, но даже я не ожидал того, что последовало за словами Холмса. Старик вскочил на ноги, схватился обеими руками за грудь, глаза его закатились, и он непременно упал бы на пол, если бы молодой Говард не успел подхватить его.