Офер лукавил и не скрывал этого. Он просто не хотел говорить об истинной причине встречи, и комиссар, подумав, задал вопрос иначе:

– Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?

– Да, – сказал Офер, помедлив.

– Чем же?

– Только одним. Шай сказал, что он покидает фирму. Это было как гром с ясного неба. Тяжелый удар, скажу прямо…

– Какова была роль господина Кацора в вашей фирме?

– О, огромная! Шай был одним из тех, кто начинал дело. У него очень быстрый ум, и он… был… именно Шай вносил почти все предложения по развитию. В правлении никто, кроме него, не верил, что можно хоть что-то заработать в России. Шай в прошлом году ездил в Москву и подписал три контракта с… извините, комиссар, эти контракты еще не утверждены, и я не могу…

– Завтра, – пообещал Бутлер, – у меня будут полномочия, утвержденные судьей Мизрахи, и тогда вам и вашим коллегам придется ответить на любые мои вопросы. А сейчас… – Роман пожал плечами. – Этот контракт, или иной, мог ли стать причиной неприязни кого-либо к господину Кацору? Разногласия в фирме?

– Уверяю вас, был сугубо деловой спор, разве это причина, чтобы убить? Мы спорим так каждый день!

– А уход господина Кацора? Если он действительно произвел, как вы сами сказали, впечатление разорвавшейся бомбы… Если дела фирмы так сильно зависели от господина Кацора…

– Это тяжелая утрата, – Офер наклонил голову, разглядывая носки своих туфель, – но фирма без Кацора выживет, а вот Шай без фирмы… Ох, простите, я как-то не подумал…

– Господин Кацор знал о делах нечто такое, что могло бы сильно навредить фирме, если бы господин Кацор сообщил эту информацию конкурентам?

– Шай знал все. И, я убежден, никогда бы не пошел на нарушение коммерческой тайны. Даже если бы действительно начал работать на… ну, скажем, на «Текоа» и «Тнуву».

– Он был намерен перейти в одну из этих компаний?

– Нет… Не знаю. Мы просто не успели задать Шаю этот вопрос. Все произошло так… Да он бы и не ответил, скорее всего…

– Вы видели, чтобы кто-нибудь прикасался к чашке господина Кацора уже после того, как кофе был разлит?

– Это было невозможно! Каждый из нас налил себе и больше не выпускал чашки из рук до тех пор, как… ну…

– Я понял. Как по-вашему, мог ли сам Кацор…

– Глупости. Для чего? Чушь! Он был в расцвете сил, у него были свои планы, он очень честолюбив, его, насколько я могу судить, не устраивали масштабы нашей деятельности, хотя мы – одна из самых перспективных… Он хотел большего, вот, например, как в этой истории с российскими контрактами… Он собирался поехать зимой в Иоганнесбург, правда, правление еще не утвердило план этой поездки, и, Шая это крайне раздражало… «Эта ваша левантийская медлительность», – говорил он…

– Господин Кацор ведь сам был…

– Его родители приехали из Йемена, вы правы, но Шай был человеком очень западным, он пять лет провел в Штатах, и… Нет, господин комиссар, я не могу себе представить, чтобы Шай мог сам… вдруг, особенно при сложившихся обстоятельствах… Глупости.

– Но ведь, если никто не касался его чашки, только сам господин Кацор мог положить в нее яд так, чтобы вы не обратили на это внимание. Например, с сахаром.

– Шай терпеть не мог сахара. Он пил чистый кофе – без сахара, без молока, без сукразита, без лимона. К тому же, он не очень-то любил кофе по-турецки. Обычно он кофе смаковал – пил маленькими глоточками. А сегодня просто просто налил и выпил.

– Спасибо, – сказал Бутлер с сомнением в голосе, – вы можете подождать в нижнем салоне?

Нахман Астлунг руководил в фирме отделом маркетинга. Он был моложе остальных гостей, собравшихся на вилле, но выглядел старше. Ранняя седина и густая нечесанная шевелюра делала его похожим на Эйнштейна. Впрочем, сходство этим и ограничивалось. У Астлунга были восточные черты лица, да и ум был, хотя и быстрым, но скорее поверхностным.