– Ни в коем случае. – прямо ответил я – Если я чему и завидую, так это вашему восхитительному мастерству играть в шахматы.

– О, не стоит преувеличивать! – расплылся в улыбке профессор – моя игра не более чем опыт, но вы, быстро сообразили, как действовать в довольно сложной ситуации. Понимаете, я посвятил свою жизнь поиску гениев, а для этого просто необходимо самому быть немного гением. Вам ли этого не знать.

– Хватит с меня гениев, мне просто нужно его найти.

– Вы хотите найти того, кто является гением, и при этом хотите избежать гениальности? Я не понимаю вас, пан Вишневский. Знаете, – продолжал профессор – вопреки расхожему мнению о том, что гениальность никак не передаётся, он всё же сумел вас заразить этим даром. Я знаю, как вы были дороги ему. Я ведь провёл с ним времени не меньше вашего. Он часто о вас говорил, много хорошего. Говорил, что именно ваш скепсис, раз за разом вдохновлял его. Упираясь в очередной тупик своих исследований, он отправлялся к вам, а на следующий день приходил и разносил этот метафорический тупик в клочья. Открывал новые горизонты понимания таких сложных вещей, что остальные к ним даже подступиться боялись.

– Да. А потом себя покалечил. Где он?

– Я не знаю. Не Вы один его ищите. Похоже лишь Вы способны его найти.

– Ладно. Но ведь что-нибудь Вы можете мне сказать? – моя просьба прозвучала жалко. Но мне было всё равно. В тот момент я просто хотел встретить его, чтобы посмотреть в глаза – Мы с ним мало общались последнее время, и я не знаю, чем он занимался. Я понимаю пан профессор, что вы всё ещё связаны договорами о неразглашении, но хоть что-то вы можете мне рассказать? Мне больно думать, что мой друг всего лишь извращенец образца двадцатых.

– Похоже, Вы его знали не так уж хорошо. – выражение лица профессора стало серьёзным – Ну так и быть. Кое-что я вам расскажу. Он меня удивлял с первого же дня. Даже не столько своим неуклюжим обращением с дорогим оборудованием, сколько тем, что при этом у него всё получалось. Вначале он скептически относился к моему предмету, постоянно надсмехался и сравнивал биологические организмы с роботами. Но в один прекрасный день, он принёс мне статью из одного журнала и месяц донимал меня чтобы я помог ему повторить описанное в ней. Тогда он и загорелся генетикой.

– Что это была за статья?

– Вычислительные машины на основе органических молекул.

– Он мечтал сделать биокомпьютер?

– Вроде того. Он говорил, что сколько бы не мучались инженеры аддитивщики, принтер никогда не будет способен распечатать сам себя. Он рассуждал разумно, ведь усложнение печатающей головки влечёт за собой усложнение систем управления ею. Эта собака никогда не поймает свой хвост. На моё предложение упростить схему управления, – сказал профессор – он ответил категорическим отказом. Потом пропал на неделю, и принёс работающий калькулятор, на основе бактерий. Я такое видел и раньше, но его бактерии оказались человеческими клетками, и самое главное, калькулятор передавал результат по радио.

– И что в этом удивительного?

– Удивительно то, что его калькулятор так никто и не смог повторить, хотя прототип до сих пор исправно работает. Признаться, я и сам пытался разобраться как он умудрился, но даже у меня не получилось. Правда кое-что выяснить удалось. Клетки его биомеханизмов не работали вместе. Каждая из них являлась полноценным калькулятором.

– Человеческий калькулятор. Так. Это законно вообще?

– Да. Эксперименты над не половыми человеческими клетками вполне в рамках закона. Вы можете склеить из отстриженных ногтей пепельницу, или сложить из волос картину, это пожалуйста. А ему хватило мозгов догнать передовую грань науки, используя свою слюну и старенький электронный микроскоп. И всё это на первом курсе!