Час, два, три… и вот, раздвигая камыши израненными, сбитыми в кровь конечностями, существо пробороздило густой, черный ил на берегу степной речки и плюхнулось в теплую, нагретую на солнце воду.

Хорошо! Много жидкости! Много строительного материала для плоти!

Существо закопалось в ил почти с головой и время от времени опускало туда и ее, все телом впитывая такую сладкую, такую вкусную мутную воду.

А потом оно начало есть, хватая ил широко разинутым ртом, проталкивая его в глотку – вместе с дождевыми червями, на беду оказавшимися не в то время не в том месте, вместе с листьями, упавшими с одинокого дерева, нависшего над берегом, вместе с жучками, копошившимися в черной трясине.

Корни и стебли камыша – в глотку! Головастик – в глотку! Лягушка едва не вырвалась, но худая длинная рука мгновенно поймала ее, и белые, крепкие зубы с чавканьем разжевали брызнувшее сытной кровью скользкое тельце.

Потом наступила ночь, и существо затихло, затормозило процесс насыщения. Тем более что желудок был уже полон смесью грязи и разжеванных живых тварей.

Утром процесс активизировался, но только теперь существо не опускало голову в ил, отхватывая его черные куски, а делало это руками, процеживая ил между пальцами, стараясь поймать убегающих червяков и грязевых жуков.

Как оказалось, больше всего червей жило возле самого берега, там, где росла трава, на границе ила и дерна. Так что существо переползло туда, и, только если требовалось попить, снова спускалось к воде, и, напитываясь жидкостью, долго лежало на мелководье, омываемое небыстрыми прозрачными струями.

Когда на водопой пришел дикий осел размером с небольшую лошадь, он долго осматривался, принюхивался, после чего спустился к воде и начал пить, сторожко поводя ушами. Здесь было опасно, и осел это знал. Здесь бродили стаи волков, стаи шакалов и стаи самого страшного врага – человека. Но эта река была единственным источником воды, и в сухой сезон все равно приходилось идти к ней – ночью, под прикрытием тьмы. Для хищных зверей тьма как день – волки прекрасно видят в темноте. А вот люди ночью спят, и потому опасность становится меньше.

Когда осел уже почти закончил пить, ему послышался шорох, бульканье под берегом, у небольшого обрывчика, с которого он и опустил до воды свою серую, зубастую голову. Осел мгновенно вскочил с колен, на которые опустился, но запоздал с прыжком. Что-то большое, облепленное илом с ног до головы, взметнулось из реки и мертвой схваткой вцепилось прямо в шею.

Сила захвата была такой страшной, такой могучей, что осел захрипел, забился, не в силах сделать и шага, и под тяжестью прилепившейся сбоку туши неизвестного зверя упал на бок, чтобы больше уже никогда не подняться. А зверь рвал шею осла, раздирал ее, отбрасывая, отплевывая куски кожи с шерстью, а когда из дергающегося живого мяса брызнула струя горячей крови – припал к ране и стал жадно, захлебываясь, глотать красную, пахнущую железом жидкость.

Существо пробыло возле мертвого осла несколько дней, отгоняя стаю шакалов и жадно отрывая от туши уже пованивающие, осклизлые куски мяса. На жаре мясо быстро протухло, но существо этого не замечало, как не замечало и ползающих по мясу личинок мух. Тем более что переваривалось подгнившее мясо легче, чем свежее. Тело с благодарностью принимало «строительный материал», мышцы наливались силой, укрупнялись, сращивались порванные волоконца, заживали старые раны.

Когда мясо закончилось, существо решило, что ему пора идти. Куда идти, оно не знало, как не знало, кто (или что) оно такое и где находится. Его гнали вперед инстинкты, властно повелевающие идти вперед, чтобы что-то найти. Найти и сделать то, что нужно.