– Никакая она не моя, нас связывают чисто деловые отношения, – возразил Себ, – и ма об этом знает. А тебе, брат, был нужен этот пинок под пятую точку, сам знаешь.

– Па! – возопил Гарри злорадно. – Почему Себу можно такие словечки говорить, а меня всегда ругали?

– Какие? – выглянули родители из кухни.

– «Пинок под пятую точку», – пожаловался Гарольд, поглядывая на Себастиана.

– Дома он так не говорит, – нахмурился отец, складывая газету.

Гарольд затаился в предвкушении возмездия. Сейчас Себу достанется!

– Себастиан? – посмотрел Кингстон-самый-старший на младшего сына строго. Себастиан съежился за подушками дивана.

– Просто я всегда говорю, что естественное выражение мыслей… – начал из укрытия юный философ.

– Молодому человеку пристало следить за своей речью, – наставительно пояснил отец, ожидая согласия. – Молодежь вокруг – не пример.

Себу ничего не оставалось, только кивнуть покорно. Кингстон-самый-старший отхлебнул кофе, задерживая взгляд для пущего эффекта, и снова развернул свою газету.

– Будешь плести интриги, я на тебя управу найду, – торжествующе шепнул Гарольд, легонько ударяя брата подушкой.

– Ах, война? – беззлобно отпарировал удар тем же оружием Себастиан; подушка плашмя огрела Гарри по лицу. Он возмутился и, схватив подушку крепче, опустил ее на макушку Себа.

Братья вскочили, смеясь, и завязался подушечный бой. Миссис Кингстон переглянулась с мужем довольно. После того, как его первая невеста раскрыла свои мерзкие карты, Гарольд впервые снова ведет себя как мальчишка.

– Эта девушка, Маргарет, здорово изменила нашего Гарри, – озарилось улыбкой лицо матери. – Скорее бы ее увидеть.

– Может, завтра. Он стесняется, посмотрим на нее сами, если что, – кивнул Кингстон-самый-старший. – Сегодня проведем время в городе семьей, как планировали.

Маргарет Никсон вышла из автобуса. Смеркалось, маленькие грудки грязного снега на газонах напоминали о снегопаде прошлой ночи; подмороженные тротуары тихо строили козни против прохожих. Над девушкой высилась громада старинного аббатства Пейсли. Одними размерами и архитектурой внушая благоговение.

Мардж, невольно затаив дыхание, вошла в его массивную дверь и очутилась в прохладном полумраке, полном достоинства. Колеблющиеся огоньки свечей под его высокими сводами, хранившими тайны веков, привели девушку в восторг и вдохновенное настроение. Она тихо брела залой, пока не увидела священнослужителя в черной сутане, со сложенными на груди руками застывшего перед картиной.

– Добрый вечер, – робко поздоровалась Маргарет, и голос ее эхом отозвался меж стен.

– Здравствуй, дитя мое, – обернулся пожилой священник. – Чем могу тебе помочь?

– Я… ищу одну женщину, она приходила сюда каждое воскресенье. Не на службу, – поспешила добавить девушка, видя недоумение на лице священника.

– Даже не на службу приходит множество туристов, – возразил он.

– Ее звали Мэрайя Гудвин, – почти без надежды уточнила Мардж Никсон.

– Мэрайя Гудвин? – медленно переспросил священник, и лицо его озарилось воспоминанием. – Да, ее я помню. Но… ведь ее убили, вы знали? Мир ее праху, – он перекрестился. – Из газет я и узнал имя той пожилой женщины.

Маргарет обрадовалась. По коридору прошла группа из четырех поздних посетителей. Девушка подождала, пока они выйдут из зала, и спросила:

– Она с кем-то встречалась, насколько я знаю. Это так?

Священник рассмеялся негромко и поправил очки.

– Дитя, это странно называть встречей. Она навещала могилу принцессы Марджори. С завидным постоянством. Эта славная женщина приносила ей цветы.

Могилу? У Маргарет опустились руки, но все же она спросила: