Теперь надо было вывезти машину из гаража, спустившись на подземную стоянку по чёрной лестнице; обезумевшая женщина с трудом справилась с управлением – она никак не могла выехать из отсека, в котором был припаркован автомобиль, одна попытка, вторая: уже поднимаясь по пандусу, ведущему на улицу, Марианна чуть не задела крылом ограждение. Ворота открылись автоматически, и, ослеплённая, Марианна несколько раз моргнула. Дневной свет был белым, как яичный белок, контрастируя с монотонно-серым небом, которое никак не могло разродиться снегопадом; она чертыхнулась и, собрав все свои силы, сконцентрировалась на дороге, по которой предстояло ехать; она катила прямо на восток, через верхний город, по прямолинейным артериям улиц, пронзающим пространство по горизонтали, медицинские зонды; за спиной остались улица Феликса Фора, улица 329 и улица Сальвадора Альенде; одно название сменялось другим, а Марианна двигалась по выбранной оси, и, пока она добралась до пригородов Гавра, названия соткались в настоящий муниципальный роман: в нижнем городе господствовали роскошные виллы, просторные сады, продуваемые всеми ветрами; тут же ютились дома поскромнее, череда частных владений и тёмных седанов, потускневших зданий, маленьких павильонов, расширенных за счёт веранды или садика, зацементированных двориков, в которых застаивалась дождевая вода, мопедов и ящиков из-под пива, микроавтобусов, подержанных колымаг; и тротуары, чересчур узкие тротуары, на которых с трудом могли разойтись два человека; Марианна миновала форт Турлявиль, бюро похоронных услуг, примостившееся перед кладбищем, за высокими окнами виднеются глыбы мрамора, проехала мимо освещённой булочной Гравиля и мимо открытой церкви – здесь она осенила себя крестом.

Город был абсолютно безжизненным – и Марианна усмотрела в этом скрытую угрозу: так бывалый моряк опасается нарочито спокойного моря. Ей даже показалось, будто окружающее пространство еле заметно выгибается, чтобы удержать в себе невиданную разрушительную энергию, могущую в любое мгновение вырваться и смести всё на своём пути, разметать реальность на атомы; но самое странное – и Марианна не раз потом думала об этом, – что в то утро ей не попалась ни одна живая душа: ни водитель встречной машины, ни спешащий по делам пешеход, ни животное, собака, кошка, крыса, насекомое в конце концов, – мир превратился в пустыню; город обезлюдел, словно его жители попрятались по домам, стремясь обрести защиту пред лицом катастрофы; словно страна проиграла войну и её граждане притаились у окон посмотреть, как по улицам маршируют вражеские войска; словно каждый хотел затаиться в убежище подальше от смертоносного рока; все знают: страх сводит человека с ума – витрины занавешены железными шторами, окна задёрнуты занавесками, и только крикливые чайки кружат над эстуарием, приветствуя проезжающую Марианну: они мечутся над её машиной, которая, реши кто взглянуть на неё сверху, была единственной движущейся деталью пейзажа; мобильная капсула – воплощение всей жизни, пока существующей на Земле, – брошенная на асфальт дороги: так вбрасывают в электрическом бильярде[29] одинокий железный шарик, и он катится по полю, подгоняемый ударами игрока. Внешний мир медленно расширялся, дрожал и бледнел, как дрожит и бледнеет раскалённый воздух над песками пустыни, над нагревшимся на солнце шоссе; внешний мир расплывался, отдалялся и грозил исчезнуть вовсе; Марианна держала руль одной рукой, а другой беспрестанно вытирала слёзы – и не отрывала глаз от дороги, стараясь убаюкать интуицию, разбуженную телефонным звонком; эту проклятую интуицию, доставлявшую ей нестерпимую боль и вызывавшую безотчётный стыд; автомобиль спустился к Арфлёру, к выезду из Гавра, скоро появится транспортная развязка, – Марианна удвоила бдительность: ей нельзя сбиться с пути – мрачный, неподвижный лес; госпиталь.