– А я в книге читал, что мак заваривают как чай.

– Сушеный заваривают.

– Как чай?

– Нет, мы по-другому делали. Часа три в кружке кипятишь, а потом пьешь.

– Это вы от жадности.

– Наверное. Но для тебя мне ничего не жалко. Хочешь, дозу тебе поставлю? Хоть знать будешь, какой подарок мне сделал.

– Нет, спасибо. Я уколов боюсь.

Как-то раз, когда синяк под глазом моей подруги рассосался, мы сидели на последнем ряду в кинотеатре. Для Татьяны это было пустым занятием – находясь под дозой, она плохо запоминала происходящее на экране. Фильм к тому же был неинтересным. Поэтому вскоре мы вышли из кинотеатра и сели на лавочку.

Как я раньше не замечал такой красоты! Лавка находилась на возвышении, а прямо перед нами раскинулся широкий бульвар. Летом он был разноцветным – зеленые, аккуратно постриженные кусты, клумбы с желтыми и красными цветами, а местами фиолетовые анютины глазки. Зимой напротив, формы кустов и клумб оставались, но все было искристо белым, как кокаин. Особенно вечером, в свете уличных фонарей.

После дозы Татьяна любила вдаваться в воспоминания. Рассказывала о своих знакомых по Калининграду.

– Главное в жизни – уметь себя поставить. У меня был знакомый инвалид Гога, из дома вообще не мог выходить, подъезды не приспособлены. Толстый, косопузый, ноги парализованы, но в глазах что-то такое есть. Притягательное. Среди местных девчонок считалось хорошим тоном переспать с ним. Это считалось высшим сексуальным пилотажем – удовлетворить беднягу.

– Ты тоже с ним того? – я заревновал.

– Нет, что ты! У меня с ним ничего не было. Да и разборчив он был. Знаешь, сколькие его внимания добивались? Там такие женщины были, что с моей весовой категорией даже соваться бесполезно было.

– Не такой уж он бедняга был судя по всему.

– Да, в его жизни были свои прелести. Хотя завидовать инвалиду – грех. Бывает летом врубит магнитофон на всю катушку, выкатится в коляске на балкон, американская сигарета во рту и обозревает с высоты свои владения.

– У меня тоже знакомый инвалид есть, – сообщил я. – Валеркой-Альпинистом зовут. Кликуха такая. Но у него даже балкона нет, не говоря уже о поклонницах. Да и вообще, я бы его жизни не позавидовал.

– Это как себя поставить, я уже говорила. Один знакомый по кличке Онанист…

– Я бы не хотел иметь такую кличку.

– А он и был прирожденным онанистом. Так вот, встанет возле окна, достанет свое хозяйство, снизу батарея греет, уставится в окно на прохожих и дрочит. Моя подруга ему говорит, мол, жалко мне тебя, Онанист, дать тебе что ли? А он говорит, что с женщиной ему не интересно, гораздо лучше тихо самому, глядя на прохожих.

– У меня бы от вида прохожих даже не встал, – поделился я сокровенным.

Таня посмотрела на меня удивленно.

– Так значит ты не… То есть, я хотела сказать, что у тебя с потенцией все в порядке?

– Конечно. Еще как!

– А тогда? На квартире? Почему так произошло?

– Переволновался я просто сильно, очень уж хотел быть с тобой.

– Значит, ты не болен? – Татьяна еще более поразилась.

– Абсолютно здоров! А ты что? За импотента меня приняла?

– Честно говоря, были у меня такие мысли. Я еще после этого братишкой называть тебя стала, чтобы подчеркнуть, что наши отношения от этого хуже не стали.

– А я тебя сестренкой… Что мне, кстати, нравилось.

– Так значит у тебя все в порядке с этим делом? – Таня еще не вполне осмыслила открывшееся ей.

– Как ты могла такое обо мне подумать, женщина! – я немного иронизировал. – Ты должна узнавать звук моих шагов, как тот Лис. Зря мы что ли звездочки на небе загадали?

– Конечно, нет. Вон – твоя, а вон – моя. Знаешь, мне хочется сделать для тебя что-нибудь приятное.