. Н. Андерсон, исследуя странствующих рабочих (хобо), регулярно бывал в районе, в котором они временно селились, с тем чтобы наблюдать их повседневную жизнь; это позволяло ему по случаю вступать с ними в беседы на улице, в кафе, на лавочках в парке, и эти свободные беседы (интервью) дали важный материал для его книги «Хобо»[50]. Х.У. Зорбо несколько месяцев снимал жилье в Ближнем Норт-Сайде, чтобы наблюдать жизнь изучаемых им районов города изнутри[51]. П.Г. Кресси в целях изучения внутреннего мира таксидэнс-холлов стал завсегдатаем подобных заведений, что позволило ему не только напрямую прочувствовать их атмосферу, но и собрать нужную информацию через разговоры с танцовщицами, клиентами и хозяевами этих заведений[52]. В отдельных исследованиях (правда, редко) использовалась также визуальная этнография. Так, Трэшер собрал коллекцию фотографий шаек, и некоторые из них были включены в его монографию[53].

Наблюдения у чикагцев были практически неотделимы от интервью. Судя по всему, интервью протекали свободно и без заранее подготовленных списков вопросов. Как они проводились и документировались – неизвестно, но в публикациях чикагцев присутствуют многочисленные выдержки из них.

Начиная с новаторского исследования У.А. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке»[54], чикагцами широко применялся анализ личных документов. Это были очень разные документы. Например, в основу исследования самоубийства у Р. Кэван были положены два дневника девушек-самоубийц (хотя использовались и другие материалы)[55]. Широко использовались биографии и автобиографии; иногда они собирались через интервью, иногда – писались людьми на заказ. На автобиографических материалах и сопоставлении их с другими данными построены, например, книги К. Шоу «Обирающий пьяных»[56] и «Братья по преступлению»[57]. Много таких материалов мы находим и в других работах чикагцев, хотя там они играют вспомогательную роль (образцовый пример – автобиографический нарратив «приютской девушки» в книге Зорбо «Золотой берег и трущобы»[58]). К категории биографических материалов причислялись и газетные истории, особенно в жанре исповедей и «криков души».

Не менее важную роль во многих исследованиях играли документы самых разных организаций (полиции, судов, благотворительных организаций и душеспасительных миссий, всевозможных комиссий и т. п.), публикации в прессе и газетные архивы. Например, внимательное изучение подшивок и архивов чикагских газет за 25-летний период позволило Дж. Ландеско, когда он исследовал историю чикагской организованной преступности, обнаружить несколько важных имен, не фигурирующих в полицейских картотеках в силу тесных связей полиции с преступным миром[59].

Если взять для сравнения нынешнее состояние социологии, то и здесь мы находим многообразие применяемых методов в связи с решением разных познавательных задач. Но в случае чикагской социологии они были вписаны в целостную и понятную теоретическую рамку, и сделано это было очень изобретательно и элегантно. Этим во многом и определяется ценность золотого века Чикагской школы сегодня.