Я прервал его пассаж о достоинствах кукурузы в качестве наживки:

– Иван Алексеевич, вы готовы выступить?

– Конечно, – быстро отрапортовал он, но по движению его головы было понятно, что готов кто-то другой.

– Что? – зацепился я за этот жест.

– Там человек из «Росатома» приехал, специалист, – кивнул Нелезин. – Вон, вон он. Это же, как говорится, их епархия. Мы то что? Мы же в Минэко радиацией-то никогда особо… Это же федеральная история.

Человеку из «Росатома» было лет тридцать. В брюках и светлой рубашке, похожий на менеджера по продажам, он стоял в тени недалеко от парковки, прижимая к себе тонкую папку, припотев к ней. Почувствовав наш интерес, парень распахнул папку, нахмурился и углубился в чтение.

– Нет, – отрезал я. – Выступите вы. Технические подробности никого не убедят. Это эмоциональный протест. Вы свой, вы местный: нужно максимально просто объяснить, что опасности нет, ясно?

– Конечно, конечно. Да какая опасность-то? – закачался он сразу всем телом. – Поезд обычный проедет, что страшного-то?

Эдик снова куда-то пропал. Я оставил Нелезина, который злил меня бестолковым соглашательством, и зашагал вдоль путей. Слева от меня на поляне стоял жёлто-оранжевый шатёр, украшенный цветными ленточками, которые змеились на слабом ветру. У шатра бесновался раздетый до пояса парень. В руках у него была пластиковая бутылка, которую он использовал наподобие бубна. Он кривлялся, извивался, делал нелепые финты ногами, бил в пластиковый бубен и выкрикивал что-то вроде «О-шш! О-шш!».

Я включил рацию и прошипел:

– Денис, блин, что за цирк у меня тут? Где! На поляне у забора. Это цыгане или кто?

Денис наблюдал за мной из машины. Рация выдавила шершавый звук:

– Кирилл Михалыч, да это дети, мы проверили.

– Дети?

– Подростки, паганы, как их… праноеды или типа того.

– Секта?

– Ну, да … Они в обход дороги пролезли ещё с вечера, палатку поставили. Шугануть?

– Не надо. Пусть жарятся. Отбой.

Когда я снова повернулся к шатру, его обитатели стояли у входа, насмешливо разглядывая меня. Им было лет по двадцать. Бесноватый продолжал свой танец. Ещё один парень, светловолосый, с немного детским лицом и острым носом, похожий на зверька, сидел на пне и задумчиво строгал палку.

Две девушки в длинных платьях под самое горло двинулись ко мне через поляну. На головах у обоих были картонные кольца с орнаментом. В паганских культах я пока не разбирался, но из-за обострения внешнеполитической ситуации скоро мне придётся освоить и эту науку. Язычники были плодотворной средой для антиправославных идей.

– Чезаровский? – крикнула мне одна из девушек, но я не ответил.

Обе остановились метрах в пяти от насыпи. У кричавшей девицы было узкое худое лицо и жидкая чёрная причёска, словно налипшие водоросли. Картонное кольцо, прижимая волосы, делало её голову ещё более вытянутой и придавало сходство с афганской борзой.

– Зачем же вы шпионите? – не унималась она, хитро подмигивая мне.

Вторая девица была симпатичнее: её круглое безмятежное лицо напоминало разбуженного кота. Пышные волосы непокорно выбивались из-под картонного колечка. В её лице было меньше яда. Она смотрела на меня с любопытством и даже лёгким восторгом, как смотрят на опасных хищников в зоопарке.

Я усмехнулся и хотел уйти, но борзая добавила ровным голосом:

– Можно было прийти и познакомиться, мы же не прячемся.

– Времени не было, – ответил я таким же усыпляющим тоном. – Вы отдыхаете, я на работе.

– Нравится быть рыковановским псом? – спросила борзая всё также мирно, но глаза её дерзко блеснули.

– Не меньше, чем тебе нравится жить среди полоумных.