Представить, что на такое решился животновод Аристов, было сложнее, но он мог рассуждать точно также: все подумают на «Чезар», «Чезар» подумает на Дягилева. Последние годы Аристов вёл против нас агрессивную кампанию, обвиняя в загрязнении воздуха, чем отвлекал внимание от сброса фекалий со своих птицефабрик и свиноферм на местные поля. После катастрофы 1992 года Аристов претендовал на некоторые активы Рыкованова, остался ни с чем и вполне мог подложить нам одну из своих свиней.

– Дягилевские, – мрачно проговорил Рыкованов. – Войны хотят. Посеешь ветер – пожнёшь бурю.

– Погоди, – оборвал Пикулев. – Никакой войны. Сейчас не время. Ты представляешь, если всё-таки начнётся, – он кивнул куда-то вбок, – сколько понадобится металла, поковок, бронелиста, дизелей? Сейчас мы должны сплотиться. Мы должны выступить единым фронтом. Он нас этого ждут. Делёж начнётся потом.

– Что же, так оставим? – проворчал Рыкованов.

– Не оставим. Для начала нужно понять, что именно произошло. Воеводин сейчас посуетится, но толку от него, как обычно, не будет. На сыскарей тоже надежды нет: пока они раскачаются… Кирилл Михайлович, это твоя забота. Кто, как, зачем его отравил? Тихо, без шума, исключительно для нашего понимания.

– Я понял. Выясню.

– Выясни! Наизнанку всех выверни! Менты тебе помогут, но особо не рассчитывай: заволокитят всё как обычно. Мне к вечеру среды нужен полный отчёт. И готовься так, будто докладываешь президенту. Потому что так оно и есть.

– Сделаю.

Следующее собрание назначили на вторую половину дня уже в расширенном составе, но меня от участия освободили, чтобы я сфокусировался на расследовании.

Когда Пикулев, Ефим и Подгорнов ушли, Рыкованов снова закурил и пристально посмотрел на меня сквозь табачный дым:

– Кирюша, точно без самодеятельности? Не как тогда с Астраханцевым?

Прошло десять лет, а Астраханцев остался моим клеймом. Это раздражало. Я сдержанно ответил:

– Анатолий Петрович, если бы я занялся самодеятельностью, тело Самушкина так быстро бы не нашли.

– Хорошо, – кивнул Рыкованов и ухмыльнулся. Сигарета медленно тлела в его узловатых пальцах. Он стряхнул пепел в перевёрнутый поршень и снова усмехнулся.

– Что, не верите? – сухо спросил я.

Он посмотрел на меня весело:

– Тебе-то? Тебе-то верю. Ты, Кирюша, человек искренний, потому большим начальником не станешь никогда. Не умеешь ты играть.

Я хмыкнул, но он весело сверкнул глазами: не обижайся, мол. На правду не обижаются.

– Анатолий Петрович, нужно обсудить вопрос усиления вашей охраны, – сменил я тему. – Посмотрите, как брат ваш ездит…

– Чего? – по его скалистому лицу пошли морщины смешков. – Думаешь, Дягилев совсем из ума выжил? Да он только пугать мастак. Эдика шлёпнуть – вот его потолок. Не…

Рыкованов потерял естественное чувство опасности ещё в зоне, и его демонстративное пренебрежение элементарными правилами казалось мне вызывающим. Впрочем, так он и дожил до своих лет.

– Что насчёт Орды думаете? – спросил я. – Назревает?

– Назревает, – пробубнил он, затягиваясь. – Который год уже. Посверкают бронёй, побарражируют, да успокоятся, – он вдруг рассвирепел. – А надо бы шарахнуть со всех орудий, чтобы сразу! Чтобы в зачатке! Там исконно наши русские земли, где веками жили славяне. Ещё в 1992-ом надо было присоединять их к России по старой границе империи, только нам тогда не до Казахстанов было, прозевали. А теперь мы всё в дипломатию играем! Всё национальные чувства задеть боимся. Вот и получили Орду! Да не орду, а кучку бандитов с саблями. Монголы проклятые или как их там? Сарматы!

Он приоткрыл окно и харкнул в узкую щель, откуда пахнуло шершавым заводским воздухом. Успокаиваясь, он подмигнул мне: