. Когда мастер закончила, эта семидесятилетняя женщина оставила ей двадцать пять долларов чаевых и ушла. Даже не знаю, в чем мораль истории.

Слушатели на крыше не проронили ни слова. Дочка Меренгеро помолчала, словно в ожидании ответа, а потом пожала плечами:

– Отрицание. По факту, ей помогло отрицание. Она настолько вытеснила часть своей жизни, что просто сказала себе: «Я больше не стану про это думать». Позднее я выяснила, что Ева в самом деле начала новую жизнь в Доминикане. Она не вышла замуж, но у нее множество ухажеров, которые захаживают к ней и обращаются с ней как с королевой. Так что мужского внимания у нее сколько угодно. Ну и каков же вывод для нас? Некоторые переживают многочисленные трагедии: люди теряют близких, работу, дом, карьеру, а порой и всю семью. Многие уходят в отрицание. Но именно от них нас тошнит, и меня от них тоже выворачивает наизнанку. Я думаю, здоровая доза отрицания полезна, но уходить в него слишком глубоко не стоит. Y colorín colorado, este cuento se ha acabado[12].

Дочка Меренгеро повернулась к Евровидению:

– Чувак, поставь меренге. Мне нужно вытанцевать из себя эту двойную трагедию. Поставь «Ojalà Que Llueva Café»[13].

– Я? – удивился застигнутый врасплох Евровидение.

– Так ведь ты единственный, у кого есть колонки.

– А, ну да, ну да! – Евровидение стремительно выпрямился на стуле, доставая телефон. – Хм, как пишется название? Я не силен в испанском.

Она продиктовала по буквам. Он потыкал в экран и встал.

– Дамы и господа, позвольте представить Хуана Луиса Герру с песней «Ojalà Que Llueva Café»!

Я ее никогда не слышала. Музыка оказалась мягкой и тягучей, совсем не тот пульсирующий ритм, которого я ожидала. Когда она закончилась, повисло молчание.

– Как по мне, совсем не похоже на меренге, – сказала Кислятина.

– Потому что это не меренге, а бачата, – ответила Флорида.

– Бачата – это разновидность меренге! – вспыхнула Дочка Меренгеро.

– Я просто к сведению.

– А можете перевести? – спросил Евровидение.

– Ay hombre[14], эту песню поют в Доминикане во время сбора урожая. Молитва такая. Выражение надежды, что урожай будет хорошим и фермерам не придется страдать. Но смысла в ней куда больше. Она про простую жизнь, про мечты и любовь к земле – про нашу истинную сущность.

Закрыв глаза, она замурлыкала мелодию, а потом, слегка покачиваясь, запела громче, переводя на английский:

Закончив песню, Дочка Меренгеро открыла глаза.

– С ума сойти! – нарушила молчание Хелло-Китти. – Они погибли двенадцатого, потому что не хотели лететь одиннадцатого. Прямо проклятие какое-то!

– Проклятие? Они ничего плохого не сделали, – возразила Дама с кольцами. – Подобные трагедии происходят случайно, с кем угодно такое может быть.

– Все проклятия в голове, – заявила Мозгоправша. – Утверждения, что меня прокляли, что мне не везет или я стал жертвой, для некоторых – способ справиться с напастью вроде нынешней пандемии. Я на своих пациентах вижу. Люди даже сами себя проклинают – из чувства стыда или вины.

– А вы снимаете с них проклятие? – поинтересовался Евровидение.

– Можно и так сказать.

– Мне бы тоже проклятие снять.

– Моя А-По, бабушка по матери, была большим специалистом по проклятиям, – ответила Мозгоправша. – Все про них знала. И использовала уникальную систему, чтобы с ними справляться.

– Какую систему?

– Ну, моя мама – китаянка, рожденная в Америке, как и я, но бабуля родилась в крохотной деревне в Гуандуне. Я там никогда не была, но однажды видела фотографию: серый домишко из камня черт знает в какой глухомани, прямо посреди рисовых полей. Дедушка часто ловил рыбу в реке на ужин. Прямо перед началом войны они переехали в Сан-Франциско, обосновались в районе Сансет и ни разу не возвращались на родину. Понятия не имею, стоит ли еще тот домишко, или во время революции его разрушили – тогда много чего уничтожили. В общем, когда я родилась, дедушка умер, и А-По переехала жить к нам и присматривала за мной и сестрами, пока родители работали. Она часто давала нам поиграть с ее нефритовым браслетом на руке. Он был такой крошечный: она носила его с детства, ее рука выросла, и браслет уже не снимался. Мама носила точно такой же. Он весь покрывался мыльными хлопьями, когда она мыла посуду, а когда работала в саду – пачкался землей. Каждой из нас, троих девчонок, бабуля подарила такой браслет, когда мы были маленькие, и пыталась заставить нас их носить, но я терпеть его не могла. Такое ощущение, что на руке наручники. Кажется, у Мины и Кортни еще остались их браслеты, а мой куда-то пропал.