– Нет, не логично, – остудил мальчишеский пыл призрак, – Привязка привязке рознь. Во-первых, свою я сделал сам, и заметь, это важно, на крови. Такая действует дольше и круче. Во-вторых, я ее запитал на свой дар, это тоже делает ее сильнее. И в-третьих, я поставил ей условие. На вашу привязку Зиновий не будет тратить столько, пол-столько или даже четверть столько энергии. Потому и свободы у вас больше.

– Кхм, уважаемый, – раздался булькающий голос водяного, – Я скоро пересохну с вашими пустыми разговорами. Ага? Я вот тут вспомнил, что маги постоянно шастают по закрытым мирам. Там их и искать надо.

– Так оно, так… шастают… шастают… – вторил Лешка.

– Молодец, Голяш. Дело говоришь, – обрадовался Харитон, – Откроешь им завтра ход?

Голяш не успел ответить. Над головами собеседников пронеслась легкая тень, раздался шорох, и на куст около Харитона опустилась птичка размером с воробья, с разноцветными перьями и длинным веерообразным хвостом. От удивления ребята замерли, не то, чтоб слово молвить, а и дышать стали реже. Потому что у птицы не было ног, не было крыльев, но было печальное женское лицо.

– Вещая птица Гамаюн, – прошептал Лешка и низко поклонился птичке, – Гамаюн… вещая…

Распластался, уткнувшись лбом в траву Голяш. Даже Харитон склонил голову на грудь. Окинув каждого внимательным взглядом, птица повернула лицо к четыркам и запела:

– Смелых четверо детей,

Брата дух, пять нелюдей,

Два-пятнадцать душ погибших

И пятерка магов высших.

Не поверишь – не пройдешь,

Струсишь – дружбы не вернешь.

Лишь очистив купола,

Мир избавите от зла.

Звонкий, красивый голос певуньи завораживал и успокаивал. Даже усталость покинула ребят. На душе у них стало легче, появилась полная уверенность, что они выдержат все испытания. Вещая птица Гамаюн расправила хвост и упорхнула. На землю падало голубое перо.

– Жесть! Что это было? – спросил Егор, и задумчиво вертел в руках перо.

– Это была вещая птица Гамаюн, – откликнулся задумчивый Харитон, – Хороший знак. Она редко появляется. Но уж если спела кому пророчество, то не жди победы, а иди к ней. А вот про перышко не знаю ничего. Лешка, а ты что слышал про перо вещей птицы?

– Эх-ма! Ничего… ничего…

– Ты почто сюда бредешь, почто рыбу несешь? Ага? – сердито воскликнул водяной.

От озера к ним шагала Синелька, неся два крупных судака:

– Да им, вон.

– Зачем это? Ага?

– Так они ж кушать хотят. Даже в воде слышно, как их животы плачут, – бродница бросила в траву еще живую рыбу, – Я пойду?

– Иди, иди, – разрешил Голяш, – Да не вылазь боле, а не то упыри споймают. Ага?

– Ой! Башка моя старая, глупая… – запричитал Лешка, – Дети голодные, а я пень трухлявый, не озаботился… – и исчез в лесу.

Голяш пошел вслед за Синелькой, но оглянулся и произнес:

– Завтра с утречка открою ход.

– Голяш, погоди уходить. Куда твой ход-то детей выведет?

– Ну, это… В Верхний мир стало быть. Ага? Место там чудное, болото глубокое, кочки уютные, Ага? И лаз там неподалеку… – похвастался он.

– Ой, ё-моё, – расстроился Харитон, – Как они по болоту-то пойдут? Они ж не водяные, не русалки… Потонут ведь.

Голяш потёр лоб, почесал затылок:

– По кочкам допрыгают, кочки там крепкие, частые. Ага? – помолчав немного, добавил: – Ладно уж. Девок моих жалко, изведут ведь их упыри проклятые. Ага? Дам я ребятам метку водяную, в воде помощь, как позовут, незамедлительно получат.

Лешка вернулся так же незаметно, как ушел. Он принес берестяные корзинки, полные орехов и ягод. Поставил их перед подростками:

– Кушайте, детки. Кушайте… Сил набирайтесь. Пригодится силушка. Пригодится…, – он слышал обещание Голяша, и чтоб не отставать от водяного сказал Харитону, – Я им тоже свою метку дам. Бравые ребята… Бравые… Добрые… Приветливые… Заслужат, точно заслужат метку… Ну, я пошел. Ночь уж вон подбирается. Подбирается…, – и убежал, опять незаметно.