«Да стоит ли таких жертв литература? – возмущался Новиков. – И ведь кто их гнобит? Люди бездарные, серые…» Он сам, Новиков, на их месте давно бы бросил писать, сбежал бы хоть на край света, как сбежал в свое время Довлатов.

Уж Новиков-то знал, что и здесь, в Москве, литература – полоса почти непреодолимых препятствий. Зона особенного неблагоприятствования. Что и здесь – круговая порука. И что вовсе не талант, совсем не талант, что-то совсем иное определяет писательскую судьбу.

Новиков давно удивлялся, отчего тысячи людей продолжают писать? Зачем, кому это нужно? Просто выразить себя? Или, как мулы, мечтают о славе? Но эти люди элементарно не понимают механику, не представляют, как устроена литература. Увы, беда заключалась в том, что и он, Новиков, все меньше представлял.

В действительности Новиков не знал, что делать дальше. Конечно, Юля красива и талантлива – Бог всем наградил ее, кроме детей, – Юрию Матвеевичу очень интересно было с ней, много лет уже не было у него близкого собеседника, а тут в каждом письме открывалось новое, теплое, созвучное ему, он словно заряжался от Юли и сам становился лучше, она разгоняла его хандру. Это был настоящий роман, пусть заочный, платонический, но – роман; сердца их бились в унисон, в каждом слове – душевная близость и – страсть? Страсть они тщательно скрывали, не позволяли себе ни единого слова, но – страсть все равно прорывалась: в невинном «целую», «обнимаю», «с теплом». Слова приобретали тайный смысл, все было совсем не то, что с Варвариной. С Ольгой Николаевной все давно выгорело дотла, и много лет им было пусто и неинтересно друг с другом. Они и закрывались по своим комнатам, и разъезжали давно отдельно, и только по понедельникам и пятницам… И то все реже. В последнее время Юрий Матвеевич старался уклоняться от ночных встреч, и Ольга Николаевна отвечала Новикову тем же. Даже в Америку к дочке, когда наконец дождалась приглашения, Варварина ездила одна.

Новиков упорно мечтал о встрече. Его неудержимо влекло к Юле. И в то же время он боялся разочароваться – все фотографии, которые Юрий Матвеевич нашел в интернете, наверняка были старые, скорее всего, двадцатилетней давности, а может, и больше. Новые фото Юля тщательно скрывала. Она, словно великая актриса, жила в своем волшебном замке из грез, в прошлом, в поэзии, в литературе, так что Новиков не мог разобраться, какую Юлю он любит: прежнюю или нынешнюю? Реальную или сотканную из мечты?

Новиков знал только, что Юля вышла на пенсию. Но когда? Он не решился у нее спросить.

Вообще все было непонятно. Что делать с ее мужем? К чести Новикова, он тотчас одернул себя: Юля мужа никогда не оставит, да и думать об этом грешно. «Не думать», – велел он себе. Но, если бы вдруг им удалось соединиться, где бы они стали жить? Уехать в Сызрань? Бросить журнал? Но в Сызрани, наверное, и врачей приличных нет, а он, Новиков, разменял восьмой десяток. Здоровье начинало шалить, необходимо было думать о будущем. И знакомых в Сызрани у него нет. Переехать в Сызрань – это все равно что поселиться на необитаемом острове.

Перевезти Юлю в Москву? Но куда? Поселиться с Ольгой Николаевной? Но Юля никогда не согласится. А про Ольгу Николаевну не стоило и мечтать. Делить квартиру? Но это на годы, быстрее и легче умереть. Это в советское время главному редактору дали бы квартиру: номенклатура. Правда, без скандала бы не обошлось, выговор по партийной линии был обеспечен. Ну да бог с ним, с выговором, все равно разводились и женились на молодых, на секретаршах. Но то – в советское время, а сейчас он никому не нужен.