И в самом деле, президент использовал почти те же слова, чтобы по возвращении в Соединенные Штаты оправдать ялтинские решения:

«Безоговорочная капитуляция не означает уничтожения или порабощения немецкого народа. Мы не хотим, чтобы немецкий народ голодал или стал обузой для остального мира. Наша цель в отношении Германии проста – это обеспечение мира в будущем мире… Мы предлагаем заменить… универсальной организацией, к которой, наконец, получат возможность присоединиться все миролюбивые нации».

Шесть недель спустя он умер. Его преемник, плохо знакомый со всеми стоящими на кону вопросами, в первые несколько недель пребывания у власти был озабочен главным образом тем, чтобы сохранить политический курс Рузвельта без изменений, и, соответственно, в подходах Соединенных Штатов по отношению к Германии не было никакого развития до тех пор, пока эта страна не капитулировала.

Даже такой беглый набросок того, как развивалась американская политика в отношении Германии, выявляет определенные особенности. Американцы – не тот народ, который поощряет полумеры или решения ничего не делать в результате длительных споров.

Одна из их самых сильных сторон – стремление «доводить дело до конца». Огромные размеры их континента, по-видимому, вызывают склонность к преувеличениям и «черно-белому» мышлению. Изобилие природных ресурсов и роскошь бесконечно экспериментировать сделали их нетерпеливыми к деталям и задержкам, вызванным более тщательными процессами. Их успех в мире естественным образом породил уверенность и веру в добродетельность их институтов. Уважение к научному методу заставило их поверить, что можно найти решение для всех проблем, если подойти к ним правильно и с необходимой решимостью. Но наряду с такими характеристиками им присущи непостоянство и подверженность настроениям и эмоциям момента. Американское мнение склонно принимать политику больше с воодушевлением, чем со знанием дела, и старается проводить ее в жизнь с минимальными оговорками. Но та пылкость, с которой поддерживаются идеи, сочетается с быстротой, с которой они могут быть отброшены в случае неудачи. В долгосрочной перспективе американская общественность показала себя на редкость уравновешенной, но правильные выводы делаются в результате ряда колебаний, которые на время могут привести в замешательство.

В случае с Германией эти тенденции усиливались тем, что так много решений пришлось принимать одному-единственному человеку, склонному в своих методах к оппортунизму и к тому же с резко пошатнувшимся здоровьем. Что не может не поразить стороннего наблюдателя, так это то, что нация, проявившая наибольший энтузиазм в применении научных методов к изучению человеческих отношений, так мало использовала их в данной конкретной истории. Конечно, на нижних уровнях было много экспертов по Германии, историков, социологов и экономистов, и все их исследования (как показал эпизод с руководством от SHAEF) склонялись в пользу умеренности. Но по мере продвижения по иерархической лестнице свет превращался в тепло, и температура, излучаемая небольшой группой на самом верху, поощряла суровость. Однако позиция самого президента не являлась целиком последовательной, и без его четкого руководства оказалось невозможным выработать стабильную и общеприемлемую политику.

Основными постулатами американского подхода были злодеяния нацистов, необходимость жестко пресечь их, возможность превращения Германии в демократическое государство и важность для будущего мира американо-советской дружбы (для которой излишне тесное взаимодействие с Британией могло стать помехой). Все эти постулаты были частицами веры; хотя в пользу каждого из них говорило многое, нельзя утверждать, что каждый был основан на беспристрастном изучении всех фактов. Поэтому каждый из них на практике мог оказаться неприемлемым, и, как только такое происходило, его заменяли без каких-либо колебаний и сожалений. Более того, американская политика в отношении Германии в 1944–1945 годах определялась парадоксально малым числом людей. После нескольких смертей и замен к власти пришли новые люди с иным подходом к проблеме.