– Ты должен мне за две недели, Тони.

Он взглянул на меня исподлобья, тяжело, по-звериному:

– Больше дать не могу. Зайдешь потом.

Он сгреб сумку, телефон и ключи.

По дороге на выход, пересекая зал, у меня было достаточно времени, чтобы подумать, ничего ли я не забыл. Свои ножи я держал дома. Униформа была чужой, обувь со мной. Чтож, говнюк, не мешало бы сжечь твою богадельню на прощанье. Или приготовить последнее парфе, насрав тебе в праздничную пиалу. Пожалуй, кто-нибудь из местных так бы и поступил. Но мне не хотелось мараться. Жирная тварь! Он понял, что своим ежедневным говноедством так и не смог меня достать, и решил бить долларом. Заставить выклянчивать заработанное. Причем отныне он платил бы мне в несколько порций, растягивая собственное удовольствие. Хрен с тобой, урод! Гори в аду!

На улице я подошел к машине Трэвиса. Он убрал Guns N» Roses. Я наклонился к окну: – До Чикаго подкинешь? Я только что уволился.

По сравнению с бегством из Мэдфорда и Флаинг Спэрроу, мой отъезд из Бактейла был почти плановым. У меня оставалось пару дней, чтобы собрать манатки. Повезло даже взять последний билет до Чикаго на тот же рейс.

Трэвис строил из себя деловую колбасу, но скрыть радость ему удавалось плохо.

Из Охары я взял такси. Мы доехали до парка на 17-й стрит. По словам Трэвиса, его дядя должен был подхватить нас у восточного входа, однако добравшись туда, мы не увидели никакой машины. Пока летели, мне стало известно, что дядя Роджер когда-то дослужился до торгового директора в «Кодаке», но потом ушел в собственный бизнес. Стал торговать тканями. Теперь у него было много клиентов, в основном, среди пошивочных мастерских. Правда, в последнее время дела шли не так гладко. Китайцы стали выбивать с рынка посредников и выходить на самый мелкий опт напрямую. Работать стало труднее. А теперь еще и пожар.

Трэвис печально замотал головой:

– Дядя старше моего отца на двадцать лет, уже почти старик. Но еще держится. Слава Богу, стены не пострадали. Говорит, с одной стороны полки сгорели почти полностью. Вместе с рулонами. С другой огонь почти ничего не тронул, но дым и пена сделали свое дело, и теперь даже ту ткань, что вроде бы уцелела, все равно придется выкидывать. Дела, в общем… Я на этом складе лет с пяти себя помню. Большой такой дом, каменный. Дядя говорил, его когда-то построил голландский фермер. Летом такая жара вокруг, а туда зайдешь – холодок, что в погребе. И запах стоит интересный – шерсть.

Трэвис улыбнулся по-детски. Я допил свой мартини:

– Ничего, получит страховку, отремонтирует, всебудет в порядке.

Трэвис отвернулся к окну, помолчал. Потом взглянул на меня кислым взглядом:

– Не все так просто. Дядя сказал, страховая возместит убытки только по зданию.

Я многозначительно поднял брови. И понимающе кивнул. В наше время страхуются все. Самый последний лавочник стремится защитить себя от любых рисков и, в первую очередь, страхует товар. Если это не было сделано, и я угадал суть, то похоже, наш дядя Роджер имел на своих полках продукцию, которая могла заинтересовать федеральную таможенную службу. Такое случается. Тем более, если главная его клиентура – швейные цеховики. Эти ребята повсеместно не гнушаются припахивать липовых иммигрантов. Шить из левого материала им не привыкать. Тут уж с кем поведешься, как говорится.

Я не осуждал подпольного контрабандиста, мне скорее было интересно, как он выберется из этой передряги. При необходимости я мог бы даже помочь в плане лишних рабочих рук. Кто сказал, что дипломированный педагог, ставший поваром, не может подсобить на стройке? Где наша не пропадала? Держаться Трэвиса мне следовало еще и потому, что снимать жилье в таком мегаполисе, как Чикаго, всегда легче с кем-то. Для одного выходит слишком накладно. Конечно, оказаться в комнате после собственных апартаментов и съемных домов как-то неожиданно. Но мне ли привыкать к сюрпризам? После трех лет в «Берлоге» я почти одичал. Пора пробиваться на свет Божий. Посмотреть, как живут люди там, наверху.