Осталась открытой хрестоматия для седьмого класса. Георгий Иванов, стихотворение про Родину без названия: «Россия тишина. Россия прах. / А, может быть, Россия – просто страх. / Верёвка, пуля, ледяная тьма / И музыка, сводящая с ума. / Верёвка, пуля, каторжный рассвет / Над тем, чему названья в мире нет».

Ниже вопрос для учащихся: «Можно ли, читая стихотворение, сказать, что поэт отверг свою родину?» Здесь же «Песенка об Арбате» с проверочными вопросами: почему поэт назвал своё стихотворение не песня, а песенка и – «Как вы объясните последовательность определений Арбата в стихотворении: призвание, религия, отечество?»

– Я для глухих повторяю! Как! как вы объясните последовательность определений Арбата в стихотворении поэта Булата Окуджавы? Это и вас тоже касается!

Сумерки падают на землю, поднимаются и улетают, как большие дома с окнами, трубами, или как облака;

ночи

не наступают,

впрочем, никто их особо не ждёт; (или: «все мы их ждём»; непонятно, кто эти «мы», если я совершенно один среди этого коловращенья, или, как говорили в школе, обмена веществ в природе; кстати, куда, спрашивается, подевались все остальные учащиеся нашего класса, если я совершенно один),

дни

вырастают из палки,

это необъяснимо;

лежу на каких-то мешках,

может быть, с рисом – по хрупкости, хрумкости, что ли,

в одежде и босиком,

шевелю от задумчивости пальцами ног;

(неверно: не очень-то грязными, просто немытыми, просто

я почему-то не мылся,

из лени, наверное,

вселенской, космической лени,

или других

приятных и добровольных соображений);

(когда получается в рифму – это случайно, это я не нарочно,

так получается);

шевелю пальцами ног

и очень хочется в кино;

и опять же:

не то чтобы очень, а платонически, что ли,

«экзистенциально»,

прости меня, господи! –

но не иду,

а исправляю в уме:

что там? –

сумерки,

дни вырастают из палки, лежу на каких-то мешках, задумчивый, а не печальный.

Меня подняли, как циркача, на стальном канате под купол неба с фальшивыми, вырезанными из фольги, звёздами, и я увидел, как через океан тянется электрический провод, полный человеческих голосов. А что, может быть, больше ничего и нет на земном шаре, и только провод с голосом и лежит на морском дне?

В голову от холодного окна дует, встану на колени, пытаюсь влезть головой в подушку. Книги рядом.

Как они там начинают романы? Посмотреть.

Кто-то дышит рядом с тобой, но в комнате никого нет.

Бросить копьё из Ленинграда в Киев.

Хата под снегом на берегу Днепра.

Остров Голодай, на острове, на пятом этаже десятиэтажного дома, как в каменном бутерброде, спит мальчик.

Если пролететь сквозь огненные камни, можно выпить с той стороны земного шара, в Австралии, холодного лимонада.

Тюбик зубной пасты в стакане полон, а будущее? сколько его?

Можно перекусить железную нитку, – но дальше? – катастрофа языка, возвращение мира в хаос, где уже нет ни автора, ни героев, ни букв, а ждущая девушка – частный случай.

Лечь головой в другую сторону от окна, чтобы не дуло.

Монета, упала на ребро: аверс? реверс? – нет, гурт!

«Накрасилась и ушла провожать подругу…» – «Они победили. Но у них были хвосты, на которых неудобно плясать гопака». – «Когда сумма знаний и наблюдений переполнится, я пинком опрокину корыто».

Четверг – не четверг? вот и дождик. Горестно-горестно! спать, спать, стерпится – слюбится.

Белый петух

и серебряный нож.

– Ты молился ли, харе рама?

Ночь,

белоснежная лампа.

Только и памяти,

что перо.

«Изуми меня, Господи!»

– Я всё могу! Я могу вызвать дождь! Смотри!

– Так сотвори новую землю, – ответил поп.