Я убежден: он исправно получал все это только потому, что Нортон боялся остаться без своей верной опоры. Скажу больше: Нортон боялся, как бы у Энди не развязался язык, если в один прекрасный день он распрощается с нашим заведением.

История, которую я сейчас вам расскажу, собиралась по крупицам – что-то я узнал от Энди, но не все. Он старался этого не касаться, и я его не виню. У меня и без него хватало разных источников. Кажется, я где-то уже говорил, что заключенные – это рабы, и одна из рабских привычек заключается в способности с совершенно тупым лицом мотать на ус все, что происходит вокруг. Для меня эти события складывались не в прямой последовательности, однако вам я расскажу все по порядку, и тогда вы, может быть, поймете, почему добрых десять месяцев человек жил как в тумане, тяжелом и беспросветном. Мне кажется, только в шестьдесят третьем, то есть спустя пятнадцать лет после его вселения в наш тихий решетчатый домик, ему открылась страшная правда. Я думаю, только познакомившись с Томми Уильямсом, он понял, как скверно обстоят его дела.


Томми Уильямс стал членом нашей дружной семейки в ноябре шестьдесят второго. Томми, уроженцу Массачусетса, были чужды ура-патриотические чувства: к двадцати семи годам он успел посидеть почти во всех штатах Новой Англии. Он считался профессиональным вором, а по мне, так лучше было бы ему выбрать себе другую профессию.

Он был человек семейный, и жена посещала его регулярно, каждую неделю. Она свято верила, что у Томми все будет хорошо, а значит, и у нее самой, и у их трехлетнего сынишки… если муж получит диплом об окончании школы. Она сумела уговорить его, и Томми Уильямс стал постоянным посетителем библиотеки.

У Энди система была давно отлажена. Он снабдил Томми сборничком тестов. Томми освежал в памяти предметы, по которым в свое время ему удалось сдать экзамены – их можно было сосчитать по пальцам, – а затем проверял себя с помощью теста. А еще Энди записал его на курсы заочного обучения, где его могли подтянуть по предметам, которые он либо завалил когда-то, либо вообще не проходил, так как недоучился.

Я совсем не уверен, что он был из самых толковых посетителей библиотеки, и я не знаю, получил ли он в конце концов вожделенный диплом, – для нашей истории все это несущественно. Важнее другое: он проникся симпатией к Энди Дюфрену, как многие из тех, кто узнавал Энди поближе.

Пару раз Томми задавал ему вопрос: «С такими мозгами что ты делаешь в этой клетке?» Тот же вопрос, слегка перефразированный, обычно задают молоденьким девушкам: «С такой красотой что ты делаешь в этой провинциальной дыре?» Но Энди был не тот человек, который распахивает душу первому встречному; он отделывался улыбочкой и менял тему. Томми, естественно, обратился с вопросом к третьему лицу, а услышав ответ, долго не мог прийти в себя.

Этим третьим лицом оказался его напарник по обслуживанию гладильной машины. Заключенные называют ее костоломкой – на секунду зазевался, все кости переломает. Чарли Лэтроп, его напарник, угодил за решетку на двенадцать лет за убийство. Он был рад пересказать Томми подробности «дела Энди Дюфрена»; это нарушило монотонность, с какой они вытаскивали из машины проглаженное постельное белье и складывали его в корзину. Чарли дошел до момента, когда присяжные удалились на обед, после которого они должны были вынести обвинительный приговор, когда прозвучал предупредительный свисток и машина с воем заглохла. Это значило, что на входе ее стали загружать выстиранным бельем из Элиотовского дома для престарелых; и вот уже оно, отглаженное, выплевывается каждые пять секунд, только успевай подхватывать. Подхватив, Томми с Чарли должны были быстро его сложить и сунуть в тележку, уже стоявшую наготове.