Он начал работать в библиотеке под началом старого волка Брукси Хатлена. Тот получил это место в конце двадцатых, так как имел диплом колледжа. Вообще-то его специальностью было животноводство, но в учебные заведения начальной ступени вроде Шоушенка выпускник колледжа залетает так редко, что только совсем уж ленивый способен не взять то, что само плывет в руки.

Брукси сел еще при президенте Кулидже за убийство жены и дочки после отчаянного проигрыша в покер, и в пятьдесят втором был помилован. Как водится, мудрые власти штата выпустили его на свободу, когда обществу от него не было уже никакого проку. Из главных ворот вышел на негнущихся ногах страдающий артритом шестидесятивосьмилетний старик в польском костюме и французских туфлях, с бумажками о помиловании в одной руке и автобусным билетом на «Грейхаунд» в другой. Из глаз его текли слезы. Его мир давно ограничился тюремными стенами. Все, что лежало за их пределами, наполняло беднягу Брукси таким же священным ужасом, как в пятнадцатом веке Атлантика – суеверных мореходов. В тюрьме старина Брукси был фигурой. Образованный человек, библиотекарь. Обратись же он сейчас в какую-нибудь библиотеку провинциального Киттери, ему не то что места – читательского билета не дали бы. Я слышал, он умер в приюте для бездомных стариков где-то под Фрипортом в пятьдесят третьем, продержавшись на полгода дольше, чем можно было предположить. Власти штата отыгрались на Брукси, ничего не скажешь. Заставили полюбить паскудное заведение, а затем вышвырнули на улицу.

Энди заступил на место Брукси и проработал библиотекарем двадцать три года. Он употребил ту же силу, с какой ранее подчинил себе Байрона Хэдли, чтобы раздобыть все необходимое для библиотеки, и на моих глазах комнатушка, пропахшая скипидаром (до двадцать второго года в ней держали банки с краской и с тех пор по-настоящему даже не проветрили) и уставленная одними дайджестами и выпусками «Нэшнл джеографик», превратилась в лучшую тюремную библиотеку в Новой Англии.

Он действовал не спеша. На двери появился ящичек «Учет читательских предложений», и Энди терпеливо выбраковывал карточки с остроумными пожеланиями типа ДАВАЙТЕ КНИШКИ ГДЕ ТРАХАЮТ или ПОСОБИЕ ПО ИЗ ВРАЩЕНИЯМ. Он заказывал то, что отвечало более серьезным запросам. Списался с крупнейшими книжными клубами Нью-Йорка, и два из них – «Литературная гильдия» и «Книга месяца» – стали высылать ему все бестселлеры по экземпляру с максимальной скидкой. Он выяснил, что существует информационный голод на такие невинные увлечения, как поделки из мыла, резьба по дереву, фокусы и пасьянс. Он раздобыл соответствующую литературу. И, конечно, Эрла Стэнли Гарднера и Луиса Ламура, самый ходовой товар во всех тюрьмах. Есть две темы, которые никогда не приедаются заключенным: судебные разбирательства и жизнь на воле. А еще – что было, то было – он держал под конторкой коробку с дешевыми изданиями, содержащими «клубничку», выдавал их не каждому и следил за тем, чтобы книги возвращались в целости и сохранности. Впрочем, их быстро зачитывали до дыр.

В пятьдесят четвертом он начал слать запросы в сенат штата в Огасте. Стаммас, ставший к тому времени начальником тюрьмы, всячески подчеркивал, что Энди для него «свой парень». Он вечно околачивался в библиотеке, смолил с ним одну сигаретку и даже, случалось, по-отечески обнимал за плечи или похлопывал по спине. Этим он нас не мог ввести в заблуждение. Энди Дюфрен ни для кого не стал «своим парнем».

Так вот, Стаммас просвещал Энди, что на воле тот, возможно, и был банкиром, но та жизнь осталась в прошлом, и ему пора уже свыкнуться с новой, тюремной. Этой компашке бизнесменов-республиканцев из Огасты пиши не пиши, для них денежки налогоплательщиков, предназначенные для исправительных заведений, имели только три статьи расходов: толще стены, крепче решетки и больше охраны. Что касается сената штата, продолжал просвещать Стаммас, то обитатели Томастена и Шоушенка, Питсфилда и Саут-Портленда для них – человеческие отбросы. На то и срок дается, чтобы они хлебнули лиха, и с божьей помощью они его хлебнут по полной. А что из тюремной пайки хлеба приходится выковыривать долгоносиков, то это, извините, издержки производства.