Сначала Исабель решила, что это может быть кто-то из монахинь, и продолжала шагать, делая вид, будто не обращает на него внимания. Автомобиль медленно полз вдоль тротуара рядом с ней. Потом стекло пассажирской дверцы немного опустилось.

«Если я сейчас побегу, – подумала Исабель, – у меня будет еще минут пять. Пять минут свободы, прежде чем они меня догонят и я снова окажусь в слишком сухой и слишком теплой комнате, в которой я сразу забуду, как это было прекрасно…» И тут она услышала мужской голос:

– Вас подвезти?

У Исабель не было ровным счетом никаких причин садиться в машину. Она хотела быть снаружи – под дождем и пронизывающим ветром, который казался ей дыханием свободы, но ее рука уже отворяла дверцу. Должно быть, это был один из тех решающих моментов, когда фабула жизни совершает внезапный рывок, когда рассудительность и планы на будущее летят в тартарары и остается лишь совершенно иррациональный импульс, инстинктивное побуждение поступить так, а не иначе. Это и произошло сейчас с ней. Если она поедет на машине, решила Исабель, то сумеет достаточно быстро убраться от монастыря на безопасное расстояние. Это – часть ее бегства, думала она, и хотя это может быть небезопасно, именно таким должно быть настоящее приключение.

И, не раздумывая больше, Исабель быстрее села в машину. Потоки воды стекали с ее промокшей одежды на продранный коричневый ледерин сиденья, в легкие врывалась густая, плотная, но, похоже, не имевшая никакого особого запаха атмосфера автомобильного салона. На водителя она взглянула не сразу. Несколько раз моргнув, чтобы стряхнуть с ресниц воду, Исабель стала смотреть вперед сквозь ветровое стекло, по которому с хлюпаньем и чавканьем сновали «дворники». Машина была довольно старая, на ходу она довольно сильно подскакивала и гремела, словно какие-то детали отваливались от нее одна за другой и падали на дорогу позади. На заднем сиденье Исабель увидела два больших рулона твида, которые стояли вертикально, упираясь в обтянутый тканью потолок салона, рядом валялись всякие случайные предметы: газеты, брошюры, кепка, пара «веллингтонов», тонкий пластиковый дождевик, пассатижи, обрывок собачьей цепи. Поначалу цепь ее озадачила, но, машинально потянув носом, Исабель почувствовала обволакивающий все запах псины.

– Только сумасшедший может ходить по улицам в такую погоду, – сказал сидевший за рулем молодой мужчина и, негромко хихикнув, покачал головой. – Согласны?

Исабель, которая думала больше о машине, чем о погоде, медленно повернулась и посмотрела на него. Он был светловолосым и зеленоглазым, коренастым, крепко сбитым и, вероятно, сильным. Его левая рука лежала на рычаге переключения передач; быстрым и резким, почти сердитым движением он переключил скорости, и красная машина помчалась вперед, стремительно проваливаясь в окутавшую Голуэй серую хмарь. На нем была оранжевая ковбойка с открытым воротом, из кармана которой торчала пачка сигарет. Когда машина влилась в потоки городского движения и поехала медленнее, он принялся выстукивать пальцами по рулю какую-то мелодию, которую Исабель никак не могла угадать.

За десять минут, проведенных с ним в машине, она не проронила ни слова. Наконец он свернул в лабиринт кривых пустынных улочек и спросил, куда ей, собственно, нужно.

– Куда-нибудь. Мне все равно, – ответила Исабель.

– Господи Иисусе! – Он скорее смеялся, чем выражал недовольство. – Куда-нибудь?!. Ну и ну! – Он слегка покачал головой, и Исабель взглянула на него внимательнее. – Куда вы все-таки едете? Скажите, и я вас отвезу.

Она не знала, куда едет, но почему-то ей вдруг захотелось назвать самое отдаленное место.