– Трудностям не будет конца, – продолжал Гарри, – вот только одна из них. Я гражданский, а они – все трое – военные, и в кругу военных; всё это уменьшает мои шансы.

– Однако для того, чтобы ты убедил их в исправлении своей ошибки, эти трое не обязательно должны будут попасть в такое же опасное положение, что и ты, – возразил Сатч.

– Нет, конечно. Существуют другие способы, – согласился Фивершэм. – План возник в моей голове в тот самый момент, когда Этни заставила меня взять перья и добавила к ним четвёртое. Я уже был готов разорвать их, когда в моём мозгу отчётливо вырисовался этот выход из положения. В течение последних нескольких недель я домысливал его, пока сидел и слушал сигнальные трубы из казарменного двора. И я уверен – другого выхода нет. Но попытаться очень даже стоит. Видите ли, если они втроём заберут свои перья назад, – он сделал глубокий вдох и очень тихим голосом, потупив глаза в стол, так что выражение его лица оказалось скрыто от Сатча, добавил, – тогда, не ровен час, может, и она своё возьмёт обратно.

– Думаешь, она будет ждать? – спросил Сатч, и Гарри быстро поднял голову.

– О нет, – воскликнул он, – у меня об этом и мысли не было. Она даже не подозревает о том, что я намереваюсь предпринять, и я не хочу, чтобы у неё такое подозрение появилось до того, как намерение будет выполнено. Я подразумевал другое, – он заговорил неуверенно, впервые за весь вечер, – мне трудно говорить это Вам… Этни кое-что сообщила мне за день до того, как пришли перья, кое-что сокровенное. Думаю, что Вам можно рассказать. То, что она мне сообщила – это именно то, что заставляет меня поехать и исполнить свой долг. Если бы не её слова, я, скорее всего, никогда об этом и не подумал бы. В них я нахожу мотив и тешу надежду. Они, возможно, показались бы Вам странными, мистер Сатч, но прошу Вас, поверьте – для меня они совершенно истинны. Она тогда уже знала, что мой полк назначен в Египет, но не более. Ей не нужно было корить себя за то, что я подал в отставку. Вот её слова: если я погибну, то она, хоть и будет чувствовать себя одинокой всю жизнь, тем не менее, будет знать наверняка, что она и я ещё многое познаем друг в друге – потом.

Фивершэм выговорил эти слова с трудом, не глядя на собеседника, и так же, отвернувшись, продолжал:

– Вы понимаете? У меня есть надежда, что если мне удастся искупить вину, – при этом он указал на перья, – кто знает, может быть, мы всё-таки хоть кое-что познаем друг в друге – потом.

Такое заявление, вынесенное для обсуждения за испачканной ресторанной скатертью, могло, несомненно, кому-то показаться странным, однако каждый из двоих не ощутил его ни чудным, ни даже сколько-нибудь необыкновенным. Они, рассматривая простые и серьёзные вопросы, уже достигли той точки, когда на них не могла повлиять никакая окружающая неуместность. После того, как Гарри закончил, лейтенант Сатч ничего не сказал. Спустя некоторое время Фивершэм, готовый уже произнести какую-нибудь шутку, наконец посмотрел на него и увидел, что Сатч протянул к нему правую руку.

– Только когда вернусь, – сказал Фивершэм, поднялся со стула и, собрав перья вместе, вложил их в записную книжку.

– Я рассказал Вам всё, – сказал он, – а теперь буду дожидаться трёх подходящих случаев; они могут и не представиться в Египте. А могут и не представиться совсем, и тогда я вообще не вернусь. Или же представятся под самый конец жизни, долгие годы спустя. Вот почему я решил, что пусть хотя бы один человек будет знать всю правду, на тот случай, если я не возвращусь. Если Вы услышите определённо, что я никогда больше не смогу вернуться, то, прошу Вас, расскажите отцу.