– В Ереван.

– Одним словом, куда-то туда. Следует развод с мужем...

– И опять же он ее не зарезал? Какие-то армяне в твоей истории больно мирные.

– Затем Арье приезжает в Еревон, селится у друзей, оформляет брак со Светой и вывозит ее вместе с сыном в Израиль.

– И папаша позволил сына увезти?

Эван пожал плечами и продолжал:

– Здесь в один и тот же день – гиюр{Переход в еврейскую веру и присоединение к еврейскому народу.} и хупа{Свадьба.}. На хупе, кстати, присутствовали еще две бывших Светы – Ора и Лиора, дочери Арье. Они тоже в свое время гиюр проходили. А что до сына Орли, сейчас его зовут Менахем – вряд ли это имя ему биологический отец дал. У себя в ешиве считается «илуем» – вундеркиндом.

– Пора утирать слезки умиления? – спросила Вика, но при этом почувствовала отвратительную дрожь в коленках.

Неужели Эван догадался? Ох, что же будет?! Всем хорош Эван, но ведь он религиозный! Как он поведет себя, узнав, что у Вики мать русская? Прямо Средневековье какое-то!

В России Вика себя считала еврейкой, и в детстве расплачивалась за это гордое звание порой синяками, порой потоками слез в подушку, как, например, после пропетого ей учительницей Лидией Ивановной панегирика, начинавшегося словами: «Дети! Берите во всем пример с Вики Перельман. Еврейка, а какая хорошая девочка!» Тем сильнее было ее потрясение, когда, приехав в Израиль, она узнала, что по местным законам она вовсе не еврейка{По законам иудаизма еврейство устанавливается по матери.}. Правда, туземцы именовали «русскими» всех, кто приехал из бывшего Советского Союза вне зависимости от происхождения; правда и то, что среди них, и особенно среди «русских», было достаточно таких, что считали это разделение бредовым и призывали плюнуть на этих «датишных козлов». Проблема заключалась в том, что на «датишных козлов», как на сленге русских репатриантов именовались религиозные евреи, она никак не могла плюнуть. С одной стороны, ее смертельно обижало то, что послушать их, так получалось – она вроде как отверженная. С другой стороны, ее тянуло к ним. Но когда, в очередной приход в синагогу, Вика, разоткровенничавшись с какой-то тетенькой в косынке, получила совет пойти в ульпан-гиюр{Курсы подготовки к гиюру.}, она с негодованием отвергла эту мысль. Ход мыслей был примерно следующим – я такая же еврейка, как они, и если хотят, чтобы я была одной из них, пусть сами гиюр проходят.

Однако дело было не только в духе противоречия, и уж тем более не в обилии заповедей, которые новообращенный обязан на себя взвалить. Вике гиюр казался нестерпимой фальшью – ведь это не просто присоединение к Б-жьему народу, это еще и признание власти Б-га над тобой. А вот Б-га она не чувствовала. Верила, но не чувствовала.

Потом появился Эван. Эван с его религиозностью. Дураку было ясно, что ни с кем и никогда он не ляжет в постель иначе, как после хупы. Дураку, но не Вике.

Что? Хупа как религиозный обряд невозможна без гиюра? Что ж, если он ее любит, то пусть женится на такой, какая есть. Религия? Если он любит ее меньше, чем свою религию, то это не любовь. И вообще, как жить с ним, зная, что он снизошел до нее только потому, что она выполнила его условие? Как он может чего-то требовать? Она же не заставляет его обратно отращивать крайнюю плоть!

Она бы очень удивилась, если бы узнала, что хотя Эван давно обо всем догадался, но – увы! – спор, которого она боялась и который всеми силами оттягивала, все равно не мог состояться. Эван знал то, что ей было неведомо: согласно еврейской вере, гиюр ради хупы не гиюр. Гиюр проходят из любви к Б-гу, а не к симпатичному губастому парню с пейсами. Получался замкнутый круг. На что же надеялся Эван? На чудо. И на Б-га.