Так что о приговоре, вынесенном нашему поселению, все уже знали. Да и радио захлебывалось. Когда мы вышли из машины Менахема, меня поразило, что молчат все, даже дети. Натан – невысокий, тщедушный, с прыгающей походкой...»

«Вот тебе и амбал!» – разочарованно подумал Коби.

«...В своей желтой куртке, в некоторых местах неотстирываемо измазанной смолой здешнего негустого сосняка, он первым подошел ко мне, крепко обнял и твердо сказал: «Мы никуда отсюда не уйдем».

«Легко сказать «мы отсюда не уйдем»! Начни Бегин нас выселять, мы не смогли бы даже толком сопротивляться. Солдаты жили здесь же, разгуливали среди наших палаток и караванов, следили, чтобы мы не начинали новое строительство. В любой момент они могли получить приказ ликвидировать несостоявшееся поселеньице. И что тогда?

Хорошо хотя бы, что арабы, издали завидев солдат, резко удалялись. Во-первых, они наивно полагали, что солдаты прибыли для нашей защиты, а во-вторых, в те далекие годы еще уважали Израильскую армию.

В газетах велась перестрелка. Кто атаковал нас, кто БАГАЦ, кто правительство. Впрочем, правительство атаковали все кому не лень, включая его собственных министров: одни – справа, другие – слева. В общем-то, за дело. Одновременно объявлять территории оккупированными и строить на них поселения – это лихо.

Про нашу с Натаном ссору уже все забыли. Мы вновь были лучшими друзьями. А в остальном – жизнь была адская. Из-за нехватки воды и антисанитарии дети болели. Жара и холод нас достали. Не то чтобы мы привыкли к сильно тепличным условиям. Три года назад, когда с боем добились разрешения на создание первого поселения в Самарии и поначалу обосновались в складских помещениях на военной базе Кедум, так там вообще по крохотуле-Амихаю крысы бегали. Нет, мы были готовы сражаться еще десятки лет, несмотря на усталость. Но усталость при этом никуда не девалась.

Представители правительства регулярно приезжали на переговоры – все пытались придти к какому-то соглашению. Мол, сейчас вы соберите манатки, а мы подумаем, поищем, глядишь, какой-другой кусочек земли вам и отстегнем, ну вот честное слово! Иногда после очередной дискуссии в табачном дыму где-нибудь в нашей дощатой столовой или на пригорке с видом на обрамленную зелеными хребтами долину Дотан, мои друзья начинали прогибаться. Уж больно собачья была у нас жизнь в отрыве от всех, и больно красочно эмиссары Бегина обрисовывали нам светлое будущее нашего поселения... в другом месте. Да и честное слово тогдашних лидеров страны было еще действительно честным. Короче, все чаще во время таких дискуссий мы – я, Натан, Менахем, – ловили на себе вопросительные взгляды наших друзей, наших единомышленников, тех, что оставили теплые гнезда и пустились в возглавляемую нами авантюру. Натан стоял насмерть. Мы возвращаем еврейскую землю еврейскому народу, выполняя тем самым заповедь Вс-вышнего. Его и только Его мы и должны слушаться. А БАГАЦ нам не указ.

Менахем разводил руками – дескать, вот так же Бегин разведет руками, не пуская нас на новое место, и скажет: «Когда я давал слово, то искренне хотел». А так мы уже здесь.

Что же касается меня... Когда я смотрел на эти горы – невысокие, осыпанные белыми камнями, тонущие в хамсинном мареве, – когда, поднявшись на хребет, я пытался отыскать на пятачке глинистого грунта след проехавшего здесь десять лет назад танка, словно последний след моего отца, – головой я понимал, что другая гора может оказаться стратегически не хуже. А может и не оказаться. Для меня это не имело никакого значения. Мое место было здесь.