– О какая! – первым заприметил ее Гоша и забыл слова следующего куплета.

– Класс, – оценил Леша.

– Высокая, – мечтательно согласился Серёга, нажав кнопку «стоп» на магнитофоне.

– А слабо познакомиться? – подначил Гоша.

И все трое поднялись как по команде, даже осмотрели себя, словно группа разведчиков перед боевым заданием. Кроссовки чистые, джинсы вроде стираные, футболки с нужными для привлечения внимания иностранными надписями. Можно идти на задание. И пошли, и догнали, и пытались, кроме как внешним видом, обратить на себя внимание девушки тертыми остротами и угловатыми комплиментами. Но она оглянулась только раз, окинула троицу незлым, неравнодушным, но каким-то непонимающим взглядом и пошла дальше, не обращая никакого внимания на причитания и цирк за спиной. Так они дошли до одного из домов неподалеку, где она юркнула в подъезд, оставив закадычных друзей в ярко выраженной степени недоумения.

– Вроде здесь не жила такая, – заметил Лёша.

– Да недавно переехала, я видел уже, – вспомнил Гоша.

Серёга загадочно промолчал, пытаясь угадать взглядом, с какой стороны дома окна этой девушки.

– Э, ты чё замер? – позвал его Лёха.

– Да это, похоже, с ним серьезно, – широко улыбнулся Гоша. – Чё, понравилась так?

– Понравилась, – честно ответил Сергей, хотя это могло вызвать тираду насмешек, но не вызвало.

– Бесполезняк, – оценил шансы Гоша, – ее папу привозят на членовозе, нам тут не светит.

Членовозами называли черные «Волги» с очень известными в городе автомобильными номерами. Под пассажирами подразумевались члены партии на высоких должностях или начальники крупных организаций, что часто совпадало в одном лице.

– Он не человек, что ли? – спросил Серёга про отца девушки.

– Кто его знает, – неуверенно покачал головой Гоша.

– И не таких обламывали, – прищурился на зев подъезда Лёха.

Гоша пожал плечами:

– Пошли в кино, «Какие наши годы» показывают. Игорёха говорил, там актриса с голой грудью бегает.

Прозвучало очень убедительно, потому вся троица стала рыть в карманах мелочь. Тридцать пять копеек на билет на дневной сеанс.

– О! У меня еще на бутылку «Жигулевского» останется, – бегло сосчитал Гоша.

Это был последний аргумент.

– Пошли, – сказали все трое в один голос.

– Отец Аникий! Отец Аникий! – Крик Вани летел над таежной речушкой.

В тысячный раз он приходил сюда, но всякий раз не мог сразу найти полуземлянку отшельника. И никогда не звал его полным именем Иоанникий. В селе, что в семи километрах ниже по течению на юг, все так величали странного монаха, который неизвестно когда пришел неизвестно откуда и поселился на берегу Тавды в самых малопроходимых чащобах. Появился так, как будто всегда здесь и жил. Первыми на него вышли рыбаки и охотники, но плохого с первой встречи о нем не подумали: слишком добрые у него были серые, глубоко-водянистые глаза. Увидели полуземлянку и крест молельный с гладким камнем под ним. Дымок над моховой крышей. Что-то варил себе из дикоросов отец Иоанникий. Потому оставили ему хлеба, рыбы, соли, спичек и даже зажигалку. Ни от чего с поклоном не отказался. А на обратном пути сняли сети и диву дались: улов был больше обычного. Так и подумали: не иначе Аникий намолил. С тех пор повелось – идти и просить молитв у Аникия, оставляя в благодарность нехитрую снедь или нужные в хозяйстве вещи: кружку, тарелку, ложку, ножик, ткань – в общем, что в голову придет, то и брали, ибо деньги для Аникия ничего не значили. Ушлые бизнесмены оставляли порой стянутые резинками кругляши купюр, или толстые бумажники-лопатники, или просто конверты, но они так и оставались лежать под камнем до тех пор, пока их не забирал тот, кому они были нужнее. Первым-то рыбакам монах так и представился Иоанникием, но те, пока возвращались, часть букв потеряли, потому и остался пустынник для кого Аникием, а кому Аникеем. Ванюшке больше нравился Аникий.