<…> Возвращаясь в Москву, он претворял в действительность свои мысли, навеянные великим классиком, что мы видим на целом ряде построек Ивана Владиславовича как в Москве, так и в деревне и провинции. Попутно с личным изучением он, возвращаясь в Россию, неустанно рассказывал как художникам, так и просто любителям искусства о великом Palladio, убеждал ехать и Италию, знакомиться с его постройками на местах, давал подробные маршруты. Будучи в числе этих любителей, я несколько лет подряд останавливалась в Виченце на несколько недель, объезжала ее окрестности и, знакомая с итальянским языком, поставила себе целью, когда поближе усвою архитектуру, перевести на русский язык единственное в своем роде сочинение Andrea Palladio: его “Четыре книги об архитектуре”.

<…> В конце 1918 года И[ван] В[ладиславович] образовал при руководимом им Отделе архитектуры отдел переводов и предложил мне приступить к переводу Palladio, обещая свою помощь и разъяснения в трудных для меня местах. В мае 1919 года перевод был окончен. В этом столь ответственном переводе кроме советов И[вана] В[ладиславовича] я находила помощь в сочинениях Vitruvio, Serlio, Scamozzi»[29].

Теперь не приходилось сомневаться в том, что истинным автором перевода «Четырех книг…» была Елизавета Павловна Рябушинская (1878–1921), представительница знаменитого клана промышленников и банкиров, избравшая для себя, однако, путь служения искусству.

О Елизавете Павловне, в отличие от ее братьев – Степана, Павла, Сергея, Дмитрия, Николая и сестры Евфимии Рябушинской-Носовой, известно весьма немного. Была замужем за А.Г. Карповым, но около 1910 года брак распался. Не обретя семейной идиллии, Елизавета Павловна постаралась увидеть смысл жизни в искусстве. Вместе с Жолтовским она участвовала в собраниях «Общества свободной эстетики»[30], занималась гравюрой и живописью в частных мастерских и классах Строгановского училища. Ее участь в революционной России была печальной. Из архивных источников нам известно, что в 1918 году были реквизированы все ее денежные счета, квартира на Поварской улице и обстановка. Она пыталась поступить в ряды учащихся Свободных государственных художественных мастерских по классу офорта и живописи, но, видимо, безуспешно[31]. В 1920 – начале 1921 года в отношении Рябушинской, состоявшей в должности кладовщицы Главного Военно-санитарного управления, было возбуждено уголовное дело «по обвинению в неуплате чрезвычайного революционного налога» в размере 250 000 рублей[32]. Принимая во внимание столь бедственное положение Рябушинской, стоит предположить, что заказ Жолтовского на перевод Палладио для Наркомпроса был способом материально поддержать ее. Возможно, что, спасаясь от судебного преследования, Елизавете Павловне удалось выехать в Париж, где она, как сообщала эмигрантская пресса, и скончалась в том же 1921 году[33].

Итак, публикация полного русского перевода «Четырех книг…» была окутана мифом, за которым скрывались драматичные реалии первой половины ХХ века. Безусловно, Жолтовский и Габричевский, много сделавшие для того, чтобы издание увидело свет, имели веские основания не упоминать имени действительно переводчика трактата. Ныне историческая справедливость восстановлена. Оставляя читателю право делать моральные выводы, все-таки нужно подчеркнуть, что эта литературная мистификация подарила советскому и постсоветскому читателю понятного Палладио.

Важность же выхода этого перевода для судеб советской архитектуры 1930-х годов сложно переоценить. Помимо общих сведений относительно ордеров (которые, впрочем, могли быть почерпнуты и из старых пособий для архитекторов), прикладное значение имели, например, такие сентенции классика, созвучные настрою эпохи на монументальность и градостроительную гигантоманию: