– Да, кто-то на КПП копченого сибаса оставил.

– Са-аш, – забеспокоилась я. – Ты дежурил с двух до четырех, а на улице плюс тридцать!

– Да что ему будет?

Усадив Аньку на кучу джинсов, а всех остальных на кровати, Сашка достал из ниши тумбочки коробку конфет, сдернул с нее целлофан и предложил начать сразу со сладкого. Все отказались, но конфеты были с ликером, и все согласились.

– Что здесь еще… Тунец, тушенка… Нет, это долго.

Ящик тумбочки был немедленно вытащен, а его содержимое вывалено на кровать рядом с Сережей и Женькой.

– Тушенка! – обрадовалась я. – Лехе отдайте, он просил. Стоп! А это что? – Я вытащила из кучи запрещенных продуктов упаковку презервативов Durex и положила ее на ладонь. – Это тоже детям передали?

– Нет, – сказал Сашка, чуть ли не с благодарной улыбкой забирая коробку, – это Маринка свои у меня прячет.

За дверью послышался топот, детская рука просунула в приоткрытую дверь два фоторобота: один Карла Маркса, другой Фиделя Кастро.

– Подойдет? – спросили из-за двери.

– Подойдет! – крикнул Сашка и отпустил отряды на поиски Бороды.

Сидя на кровати, Маринка вытянула ногу и пнула Сашку по крепкой попе.

– Да что ты несешь? Не мои это!

Когда выяснилось, что упаковка все-таки Сашкина, Женька расслабился, Анька напряглась, Сережа пошел пятнами, я взяла еще одну конфету.

– This state looks down on sodomy[4].

Оставшийся куплет дослушали, молча перебирая конфискат, но все остальное уже не производило такого впечатления, как выброшенный в нижний ящик тумбочки гвоздь программы. Сашка сел на стул и стал намазывать на хлеб перекрученного через мясорубку тунца. Анька, с трудом приподняв свой стул с ворохом джинсов, подсела к нему.

– Расскажи, как вы со своими справляетесь? Ведь это почти взрослые мужики. Они же ничего не боятся, а ты их строишь, как телят.

Сашка передал Аньке откусанный бутерброд и разгреб бумаги на столе. Под ними оказалось штук пятнадцать мобильных телефонов, ожидающих своей очереди на зарядку.

– За косяк идет в конец очереди. – Сашка снова прикрыл телефоны списками и закинул ногу на ногу. – Ну и чем больше отрядок, тем меньше времени на дурь.

Анька с восхищением посмотрела на бумаги, и с еще большим – на Сашку.

– Ты это сам придумал? Это же гениально! А Бороду по фотороботу искать?

Темная бровь медленно приподнялась, уголок присыпанных сахарной пудрой губ тоже.

– Я вожатый. И я должен… много чего. – Сашка, не поворачивая головы, бросил взгляд в окно и двумя пальцами отстучал по мигающим кнопкам плеера длинную комбинацию.

Плеер зашуршал и затих, и стало слышно, как где-то внизу – похоже, уже давно – кричал Борода:

– Христом Богом клянусь: не брал я ваш ужин! Понапридумывают всяк-кую ерунду, людям работать не дают!

– Вяжи его!

На лестнице послышались топот ног, Валеркин сиплый смех и визг каких-то девочек:

– Да пошли вы!

Спустя секунду дверь распахнулась и десяток рук втолкнули в вожатскую грозящего кому-то кулаком Бороду.

– Христом Богом, – повторил Борода и уставился на вываленный на кровать конфискат. – А это у вас тута чаво?

Трясущимся пальцем он указал на блок сигарет Winston и встретился взглядом с Сашкой.

– Нет, это не могу, – сказал тот и убрал сигареты в тумбочку. – Это детские.

– По-онял, – протянул Борода. – Все лучшее детям. А тама чаво?

«Тама» было все – от тушенки с гречкой до компота из ананасов. Не глядя, что берет, Сашка собрал для Бороды пакет снеди, бросил сверху две банки пива и вдобавок положил три пачки сигарет из заинтересовавшего его блока.

– За моральный ущерб, – сказал Сашка, протягивая ему пакет.

Борода буркнул «спасибо» и, шурша пакетом, вышел в коридор. Уходя, мы получили такой же. Тоже за моральный ущерб.