Диспетчер вскоре вернулся, и Волошин взялся прибирать кухню. Он отдал остатки еды служебному коту, смёл крошки со стола и вынес мусор. В часть стали подтягиваться бойцы заступающего караула. На пороге кухни появился начальник первого караула Носков и принялся осматривать помещение не менее тщательно, чем это делал сам Волошин сутки назад. По лицу Носкова было понятно, что ему не терпится обнаружить какое-нибудь пятно или другую оплошность, но ничего такого не находилось. Потом он заметил на полке стопку пакетов и радостно скомандовал:

‒ Убери!

Ближе к восьми Волошин снова заглянул в диспетчерскую и увидел обычную утреннюю суету: Каплан заполнял отчёты за истекшие сутки и одновременно рассказывал обо всех происшествиях Вике, рыжеволосой девице неопределённого возраста. Из динамиков, расположенных в соседнем кабинете, уже доносился голос техника, проверяющего готовность отрядов к селектору. Несмотря на занятость, Каплан ещё успел попросить рецепт супа, и Волошин вытащил из кармана клочок бумаги, на котором записывал для себя список ингредиентов и последовательность действий. Заступающая на дежурство диспетчер Вика отпустила Волошина, так как в его присутствии не было никакой необходимости.

Волошин вошёл в холодный гараж через узкий коридор как раз в тот момент, когда расположенная напротив дверь распахнулась, и бойцы первого караула, громко переговариваясь, ввалились гурьбой в гаражный бокс. Пока они меняли чужие дыхательные аппараты в автоцистернах на свои, Волошин забрал аккуратно сложенную, единственную оставшуюся на скамье боёвку и отнёс её в шкафчик, запер его и направился в комнату отдыха, когда его окликнул Попов:

– Волошин, кто у вас на первом ходу?

– Ильюхин, – не задумываясь, ответил Волошин.

– Раз ты в ту сторону идёшь, крикни его. Пускай захватит тряпку.

Волошину, как своего рода педанту с определённой долью ленцы, было проще сделать один раз, но хорошо, чем потом несколько раз переделывать. Именно поэтому пожарный автомобиль второго хода, за которым был закреплён Волошин, к утру всегда сверкал чистотой и не требовал дополнительного внимания.

Вообще-то, четвёртый караул считался лучшим в части. В нём, конечно, хватало своих лоботрясов, и выполнять дополнительную работу они не любили, но, если принимались за что-то, делали с излишком. Это были хорошие ребята среднего возраста со вздорными характерами. Они постоянно задирали друг друга и даже могли устроить потасовку. Первое время Волошину подобные взаимоотношения с постоянным подзуживанием и подкалыванием коробили. Однако свои основные обязанности ребята выполняли слаженно и без нареканий. Большая часть из них имели дополнительную подработку. Заработок пожарных был небольшим, и денег на семьи, кредиты и алименты никому не хватало. Сразу после дежурства они меняли промокшие боёвки на засаленную одежду автослесарей или пересаживались за баранку такси. Они мало спали и много работали, так что Волошину оставалось только удивляться тому, как его старшие товарищи умудряются сохранять бодрость духа.

Освободившись раньше всех, Волошин сидел в комнате отдыха с грустным и уставшим лицом и отрешённо глядел в телевизор, а вокруг него постепенно собиралась компания из взрослых мужиков, которые тоже были не прочь посмотреть советские мультфильмы.

Когда все недочёты были устранены, начальники караулов удалились в кабинет начальника части для ритуала передачи дежурства. Спустя некоторое время Носков появился на пороге комнаты отдыха и в присущей ему ноющей манере позвал своих пить чай. Для Волошина это означало, что он свободен. Едва он подумал об этом, как на всю часть раздался звонок. На мгновение все замерли. На лице каждого пожарного промелькнула тревога – а вдруг длинный? Но сразу последовал ещё один, возвестив о том, что караул сменился.