Сильная женщина эта Тамара. Но умоталась с нами не по-детски. Ну да, мы-то за месяц привыкли к такой жизни, а она, кажется, начала засыпать на ходу.

– А где Бецкая и Куц? – спросила, когда мы добрели до тайника, где прятали материалы и инструменты. Это в том самом угнанном ещё в первый день грузовике – крепкий брезентовый тент хорошо укрывает наши сокровища от непогоды.

– На перегоне между разъездами Лупатово и восемьдесят четвёртый километр. За движением наблюдают и выявляют режим охраны.

– Я вам поесть сварю, – вдруг смущённо и суетливо сказала женщина, на что я повернулся к ней, поднял руки, словно нависаю, растопырил согнутые на манер когтей пальцы и страшным хриплым голосом скомандовал: – Спа-ать!

А что? Моя внучка очень любит, когда я её так укладываю.

Глядя на лицо товарища старшего лейтенанта, захрюкал, давясь от смеха, Миша, а я почувствовал себя неудобно – нехорошо получилось. Не в духе времени. Но, придя в себя, Тамара ещё более смущённо улыбнулась и послушно устроилась в гнёздышке из плащ-палаток в ямке на вершине возвышения, откуда хорошо просматриваются подходы. Миша ей все показал, постелил и, кажется, даже одеялко подоткнул.

– Ты такое страшное лицо сделал, – сказал он мне, вернувшись. – У неё даже рука потянулась к кобуре.

– Она не носит кобуры.

– К тому месту, где у наших пистолет, сзади справа. Рефлекс, однако. Не шути так больше.

– Мне тоже её жалко. Женщинам место дома рядом с колыбелькой, а не по лесам носиться под пудовыми вьюками.

– Про Ольку ты так не рассуждаешь, – ухмыльнулся Мишка.

– Её мне тоже жалко, – я уже закрепил на ящике тиски и принялся осторожно подпиливать корпус взрывателя насаженным на длинную ручку надфилем – изготовление очередного сюрприза для оккупантов требовало вдумчивости и неспешности. А то ведь недолго и без пальцев остаться.

Поесть нам Тамара всё-таки приготовила, когда отдохнула. Она использовала те несчастные морковки, что завалялись у нас, и соорудила варево чуть жиже, чем мы обычно стряпали. Потом долго пытала меня про взрыватели и вообще относительно общих соображений, касающихся нашей живучести.

– Остальные группы так и не вышли, – сообщила она грустно. – Ничего про них не знаем.

– А ребята Кирмасова?

– Они не из нашей школы. Да и командир у них – старый вояка. Так ты говоришь, нужны взрыватели с большими замедлениями? Чтобы становились на боевой взвод через многие сутки после установки?

– Да. Порядка десяти. А, может, и больше – война-то ещё нескоро закончится.

– А как ты полагаешь, что дальше будет? – в этот раз она обращалась не к нам двоим, а посмотрела именно на меня.

– Мне-то откуда знать?

– А про бои под Смоленском откуда? – взгляд её снова сделался колючим. – Вы же тут радио не слушаете и газет не читаете. Даже с людьми не общаетесь словно затворники.

– Ну, если чисто умозрительно посмотреть на карту, прикинуть расстояния и качество наших дорог с поправкой на сопротивление, оказываемое Вермахту Красной Армией, то в сентябре немцы блокируют Ленинград, а в октябре попрут на Москву. С запада наши их будут ждать, поэтому сунутся с юга в район Тулы. А потом и с севера попытаются зайти через Клин и Дмитров. Да и с Волоколамского направления окажут давление – они ведь ищут слабые места вдоль дорог, а не ломятся через леса и болота. Потом их обескровленные наступлением войска наши и турнут как следует. Думаю, уже в декабре, по снегу.

Не знаю почему, но она не пыталась спорить. То есть не набросилась с упрёками насчёт неверия в силы непобедимой и легендарной, которая от тайги до британских морей – сильно умственная женщина и не чересчур политизированная. Хотя очень молодая – если и за двадцать, то не много. Только по нынешним временам худосочная – бицепсы тонкие, как у нерожавших.