– Не знаю, тут как-то так всё мистически, фантастически, первозданно – костёр, темнота, звёзды… так веришь или нет?

– Скорее нет, чем да. Всё-таки мы почти все здесь закоренелые прагматики. Что мистического в этих всех обломках костей и черепках. Да ничегошеньки.

– И никогда не видела ничего такого?

– Да нет, вроде не видела, – задумалась она, припоминая. – Хотя нет, когда бабушка умерла, мы с родителями, – она запнулась, – поехали на кладбище. Кажется, я там что-то такое видела, вроде тёмные силуэты. Но, может это просто глюк воображения. Дети вообще очень впечатлительны. Сейчас я думаю, что это всё просто детское воображение со страху нарисовало. Если бы что-то такое и существовало, его бы уже миллион раз запечатлели на фото или видео. Красивое небо, да? – перевела она тему в другое русло.

– Да-а-а, столько звёзд… а если невозможно запечатлеть? – он разверзнул русло обратно. – Пока невозможно. Я вот читал, что это какие-то такие очень тонкие материи, и их нельзя зафиксировать на фото. Но это не значит, что ничего нет, – вызывающе дополнил он, отправляя последний кусочек шоколадки в рот. – А среди звёзд кто-то есть, как думаешь? На Марсе, например? Я читал в «Науке и жизнь» статью про голову сфинкса там, что якобы даже слеза там видна на лице… а города там подземные. Или «подмарсные», точнее.

– Моё дело кости и артефакты, – улыбнулась она. – А эта вся мистика – для бабушек на лавочках. Мне лучше реальный скелет динозавра, желательно целиком, и желательно неизученного, чем какие-то там материи невидимые. А насчёт планет – ну, не знаю, я думаю, что жизнь есть везде. Просто надо тщательнее смотреть и глубже копать.

«…Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне: не остаться в этой траве…»

Скомандовали «отбой!». Народ разбредался по палаткам. С шахтёрским фонариком на лбу, зубной щёткой в одной руке, и пастой – в другой, Вик побрёл к местному умывальнику.

Линда уже лежала в своей одноместной палатке, слушая шорохи и волнующие звуки ночи. Вот сова-сплюшка, а это пыхтит ёж в поисках вкусненького. Мимо кто-то прошёл в темноте, чертыхаясь и спотыкаясь о колышки палаток. Судя по звукам и блуждающему свету фонарика, Вик уже возвращался. Смешной он, со своими анекдотами. Моложе Линды всего на год, но выглядел куда как старше. Наверно потому, что редко брился и стригся, и часто походил на заросшего геолога, давно заблудившегося в горах.

– Лин, там такой неслабый паук сидит возле умывальника!

– Спасибо за уведомление, я теперь спать не буду, – засмеялась она из палатки. – Смотри не наступи, тут где-то ёж бродит!

– Большой такой, лохматый. Паук в смысле. Тарантул! Спокойной ночи! Я буду за тобой следить, чтобы ты одна никуда не ушла и не потерялась. А что, команду дали – будем выполнять!

– Одна уж теперь точно не уйду. Ложись уже, завтра же рано поднимут.

– Лин, слушай анекдот: «Чем старше становится жена археолога, тем больше она ему нравится!».

– Ви-и-к!!!

Включив ещё раз фонарик, она бегло просмотрела последнюю запись в дневнике. Ничего интересного там не было, и дописывать тоже ничего не хотелось: ехали-ехали, ехали-ехали и, наконец, приехали! Отличная запись. Убрав фонарик и дневник в сетчатый кармашек палатки, она завернулась с головой в летний спальник и уснула почти сразу же.

Рано утром скомандовали «подъём!». Тот самый профессор, вооружённый панамкой и журналом, невозмутимо ходил вокруг палаток, будя народ.

– Подъём! Встаём! Пока нет жары, надо максимально поработать! Подъём!

Линда глянула на часы заспанными глазами – 5:20. Вылезла из палатки, поёжилась, посмотрела на росу в траве: в шлёпки облачаться перехотелось, потому надела носки и новенькие, специально купленные через знакомых для этого путешествия дорогущие белые кроссовки. Даже в горах, бывает, хочется пофарсить.