Ну и подбородок же у неё. Она им, небось, сама себя удовлетворять умеет. То-то парень даже головы не поднимает. Не хочет лишний раз… любоваться. Что он, вообще, нашёл в этой «красе Новоултарска»?

Отворачиваюсь, пытаюсь вернуть сознание в уютный кабинет, но всё равно краем глаза вижу тоскующее треугольное лицо с нижней челюстью, похожей на перевёрнутую гордость носорога. Всё так же смотрит на меня. Тоскует. Надеется. Нет уж, спасибо, как-нибудь в другой раз.

Лучше бы сразу стошнило. Представляю это трепетное создание без одежды, в сантиметре от моего беззащитного лица, и как мы с ней мутим жёсткий пукынвык, раскачивая соседский забор… даже сморщиться не успеваю. «Подборожество» слетает, как маска, обнажая умеренный овал; близко посаженные глаза наращивают дистанцию; зализанные чёрные пряди распушаются густыми водопадами; бледная кожа словно покрывается слоем тончайшего песка… эх! Хоть выплёскивай на холсты белой комнаты и жди, когда картина оживёт. Даже имя не забылось. Эля, чтоб тебя… счастьем во все дыры.

Отвлекаюсь. Опять отвлекаюсь. Так, что там у нас, библиотеки подключить? Библиотеки, библиотеки… какие библиотеки? Память как вата. Как искусственный мех. Ну же, хвостик-амулет, помоги мне, ты же талисман? С тобой так уютно, что, кажется, снимешь, и на один палец станет меньше. Только мне не до уюта. Мне бы учебные материалы. В виде готовых ядер, а не урывками с кафедры по типу «расположи, соедини и скомпилируй». Не могу. Не хватает… щупалец. Не хватает таланта принять с миром то, какой чушью мы тут занимаемся.

– Да нет, всё просто, смотри…

Отличницы заговорили. Те самые, которые слепили себе… о, когда это они успели всё переделать? Теперь у них какой-то механизм, и он даже крутится, посрамляя всю учебную программу. Что они вообще здесь делают, в этой дыре, которая даже нянек не готовит? Издеваются над неучами? Нет бы подсобить. Ну же, русалочки, спасите меня из пучины, не доплыву до буя.

– …Яркий, и держится дольше. Корни питает, во.

– Нет, мне такая чёлка не идёт. Как-то сразу полнит. Да ещё, вон, топорщится.

Да нет, тебе тоже идёт, и чёлка у тебя – твой последний недостаток, ага… да ну вас! Знойные женщины. Помогли бы хоть, раз нечего делать. А я вам за это… нет, что-то мне страшно влезать к этим красавицам в долги.

Пока я сокрушаюсь, тема разговора меняется:

– Так вы из-за этого расстались?

– Нет, конечно, – говорит та, которую полнит даже чёлка. – Я что, истеричка? Просто он утверждал, что при СРазуМире не проводилось генетических манипуляций с населением.

– Дурак! Может, ещё и операции «Полип» не было?

– Нет, тут он начитанный. У него отец историк, просто блестящий. Конечно, сын в отца не пошёл, но рассказывать умеет. Рассказывал он просто потрясающе. Про Щепь, про бедуинов, про агонию СРазуМира. Про операции «Мимо» и «Полип». Про то, как появились ритуалы здравого смысла. И как мёртвую память изобрели. Целые мысли брали и записывали. Без всяких там слоёв абстракции. Теперь никто так не умеет.

– Скучаешь?

– Я? Ни за что! Просто… осень. И как-то суетно последнее время. Вот сдадим досрочно, уговорю своих на юг слетать. Куда-нибудь… не знаю. На Хоккайдо.

– На Хоккайдо? Ну да, там есть хорошие историки. Но ради тепла я бы туда не летала.

– От тебя ничего не скроешь.

– Прости.

– Нет, ты права, ну его. Из-за неучей страдать? Лучше куда-нибудь на запад. В Африку. В Египет.

– Смотри, не сгори там. Кстати, куда там наша бедуинка уехала? Вроде тоже в те края?

– Кто её знает? У неё же целый бзик был на скрытности. Эля Новоултарская, женщина-загадка. Смешно даже. Чтоб иметь загадку, нужно хотя бы иметь голову на плечах. Я не права?