– Со Звенигородки. Что, номер не высвечивается? – удивился Андрей. – Не ждёте вечером гостей?

– Нет, у нас свободно. А номер я не посмотрел. Глаза слезятся.

Даже если бы и ждали кого, Озирскому всегда зелёная улица. Очень хочется узнать про Франсуазу. Кроме того, у него дело ко мне есть. У меня на это нюх. Давно шеф не беспокоил, с прошлого года. Тогда подростковую банду брали на бензоколонке.

Они заживо сожгли парня – своего дружка, между прочим. С моей помощью, убийц нашли и изобличили. Кому четырнадцать уже исполнилось, осудили. А остальным, получается, можно страшным образом людей уничтожать. Если бы я Уголовный кодекс сочинял, то казнил бы преступников тем же способом. То есть козлов с заправки сжёг бы живыми.

Андрей боится, что и меня в отместку бензином обольют, и зажигалкой чиркнут. Но пока ничего, не достают. Да и заправка эта от нас далеко – на Осташковской улице, на другом конце Москвы. А где я живу, они не знают.

– Тогда часиков в девять я буду.

Озирский всегда давал хозяевам время приготовиться. Нахаляву никогда не вваливался, за исключением тех случаев, когда исход дела решали минуты.

– Хочу с Таткой потрепаться. И для тебя есть интересная задачка. Ты как, уроки сделал уже?

– Сделал.

Всё-таки я соврал. И Андрей понял, что я соврал. Мы взаимно мысли читаем. Часто я подумаю, а он говорит. Или наоборот.

– Сделал…

Озирский тяжело вздохнул, но приставать с учёбой не стал. Если я нужен позарез, не заваливать же из-за уроков всю операцию! Я то и дело глотал слюну, чтобы горло так не болело. Да и в голове сильно постукивало. Температура поднимается, знаем. Может, и уроки делать не надо. Лишь бы заболеть не тяжело. Схожу к врачу или вызовем его на дом. Я в школу пока ходить не буду, а стану работать на Андрея. Но вряд ли шеф позволит. На задании нужно быть здоровым. Чувствую, придётся попотеть, и не только от аспирина.

– Как Сергей, жив ещё?

Лучше бы Андрей об этом не спрашивал!

– Он захворал. Я его к знакомому врачу отвёз. Простудилась птичка.

Озирский и матюгнуть за такое может. Я уже давно замечаю, что он к Гетке Рониной неровно дышит. А она, конечно, очень расстроится. Но я надеюсь, что с Сергеем всё кончится нормально.

– Сказали, что вовремя успел, – успокоил я шефа.

– Вот и доверь тебе живую душу…

Озирский сказал это так, будто я ему ни в чём никогда не помог, а делал одни только гадости. Но развивать тему не стал. Скушал обиду – ради дела. Я ведь тоже не люблю, когда меня ругают. Сам понимаю, что виноват. Андрей всегда знает, как себя нужно вести с людьми, и сейчас тоже не промахнулся.

– А Вилли здоровый ещё?

– Вилька у Олега на Ленинградке, три дня уже. Не ругайся, – примирительно попросил я.

Уж очень болело горло, да и правое плечо. В то место мне осколок попал, когда брали хурал, и взорвалась газовая плита.

– Приезжай. Я сейчас курицу разогрею, на троне. Хочешь? Мать пирог спечёт…

– На троне? – Озирский почему-то надолго замолчал. Потом согласился: – Ладно, я водку привезу. Помянем Фрэнс. Через несколько дней её гроб опустят в фамильный склеп де Боньер на острове в Средиземном море. А нам надо дальше жить, Божок.

Озирский назвал меня на кличке – так бывало, когда мы вместе работали. А между заданиями я был у него Русланычем.

– Жить и работать. Я поеду мимо магазинов. Что взять?

– Лимонов. Может, кураги. И помидоров с огурцами, если будут. В универсам недавно ходили. У нас всё есть.

Я подумал, что мне неплохо было бы полизать мёду, чтобы поправиться скорее. Но говорить я ничего не стал.

– Если увижу, привезу.

Озирский мог накупить ещё и не того. И матери-то букет роз цвета слоновой кости он привезёт обязательно. Шеф вообще к женщинам без цветов не ездит. Конечно, и Липке Бабенко, у которой остановился на Звенигородке, привёз и розы, и подарок. Не только её, но и сыну Андрейке. Ему ещё и года нет.