– Присаживайтесь. Надеюсь, ты пьешь тийну, приятель?

– Тийну? Давай тийны, какая разница, – храбро сказал Дан.

– Ты не знаешь, что такое тийну, приятель. Уж не с Рэты ли ты свалился?

– Вроде того, – неопределенно ответил Дан.

Его собеседник удовлетворился ответом, его больше занимало другое.

– Скажи на милость, каким образом вам удалось расстаться с моим другом Мараном? – спросил он с любопытством.

Дан коротко объяснил.

– А что, Маран действительно твой друг? – поинтересовался он в свою очередь.

Его собеседник помрачнел.

– Мы учились с ним у одного учителя…

Он не продолжил, только махнул рукой, взял с подноса, не дав Колену переставить ее на стол, полную чашку, приподнял, словно салютуя, и выпил одним глотком. Дан последовал его примеру. Поэт помолчал, потом спросил:

– Слушай, приятель, а как тебя зовут?

Дан назвался.

– А твою подругу?

– Это моя жена, – сурово ответил Дан.

– Скажи-ка! А что, ее имя засекречено?

Дан нахмурился.

– Ее зовут Ника, – буркнул он нельзя сказать, чтобы уж очень приветливо. – А тебя?

– Меня? – удивление его было неподдельным. Он помолчал, поглядел по очереди на Дина, на Нику, будто проверяя, не шутят ли они, затем сказал, – я – Поэт.

– Но это не имя, – возразил Дан. В голове у него шумело от коварной тийну… вот тебе на, а он по сей день думал, что алкогольных напитков тут нет…

– Это мое имя. Эй, Колен, принеси мою ситу. Я хочу спеть для твоей жены, – обернулся он к Дану, – ты позволишь?

– Лучше б ты пел для своей жены, – ляпнул Дан пьяно.

– Ты ведешь себя, как неандерталец, – прошипела Ника ему на ухо, и он мотнул головой, пытаясь отогнать хмель.

– У меня нет жены, – кратко ответил Поэт. – Впрочем, я могу спеть для тебя самого, если уж ты такой ревнивец.

Он взял из рук бармена странный инструмент, очертаниями схожий с гитарой, но поменьше и более вытянутый в длину, перебрал струны… низкий, глубокий звук напоминал даже не скрипку, а виолончель.

– Никогда такого не видела, – сказала Ника.

– И не увидишь. Я сам ее придумал и сделал. И назвал в память своей первой возлюбленной. Сита.

– В память? Она?..

– Она умерла. Лучшие свои стихи я сочинил в тот день, когда она умерла. Стыдно вспомнить – она лежала мертвая, тихая, неподвижная, а я вместо того, чтобы рыдать и рвать на себе волосы, сочинял стихи… о том, какая она мертвая, тихая, неподвижная… потом перечитал и засмеялся от радости – как хорошо получилось. Страшная штука – поэзия…

– Потому ты и не женат? – спросила Ника осторожно.

– Да нет. Это было давно. И потом, первая любовь это всего лишь первая любовь, она как радуга над струями фонтана. Нет, не потому.

– Почему же?

– Странные вопросы ты задаешь…

Он посмотрел на Нику пристально, перевел взгляд на Дана и нахмурился.

– Я вижу, вы издалека…

Он на пару минут задумался, машинально перебирая струны.

– Что ж, отвечу так: любовь не вечна. Страсть преходяща. Желание угасает. Связать себя, потом разлюбить? Что тогда? Жить с той, которую разлюбил? Легче с той, которую не любил никогда. Но жить с нелюбимой? Зачем? Разве в этом есть смысл?

– Зачем же жить с той, которую разлюбил? В конце концов, всегда можно развестись… – Дан смущенно кашлянул, он понял, что опять вмешался невпопад.

Поэт вздохнул, но уже не спросил, откуда Дан свалился.

– У нас запрещен развод.

– Почему?

– Развод – порождение извращенной аристократической морали, – сказал Поэт с кривой усмешкой. И, словно закрывая тему, отвернулся к стойке и позвал:

– Колен! Подлей нам еще по полчашки!.. Выпьешь, приятель? Только смотри, не раскисни. Правда, пьянство не самый большой грех в нашей благословенной державе, и обычно то, насколько твердо ты стоишь на ногах, мало кого трогает, но… Все зависит от настроения охранников, которые попадутся навстречу, да и от того, успели они сегодня достаточно порезвиться или нет. Откровенно говоря, я полагаю, что закон этот нацарапали с единственной целью: дать лишний повод хватать, кого вздумается. Но все-таки он существует.